|
В начале двадцать первого столетия произошел внезапный внутренний взрыв, который получил название «разрыва». Будущим историкам никогда полностью не понять этого феномена. «Изменения наступили столь быстро, – сказал один наблюдатель, – а участники были так заняты спасением своих активов или сохранением своих задниц, что лишь у очень немногих нашлось время, чтобы записать ход событий».
Некоторые говорят, что ускорение было столь велико, что на самом деле произошло изменение нормальной последовательности причины и следствия – «деформация времени», при которой следствия предшествовали причинам.
Инвесторы стали продавать облигации корпораций задолго до того, как было объявлено, что Федеральный резерв Нью-Йорка отказывается от плана MetroBank – Harris & Jones. Акции некоторых компаний стали продаваться по бросовым ценам еще до того, как многие инсайдеры этих компаний сами почуяли надвигающийся ураган банкротств. Но это не было мистическим сдвигом во времени. Это была сверхактивная мельница слухов, в которой сверхсекретная внутренняя информация рутинно и легко просачивалась наружу, а затем распространялась вокруг так же быстро, как компьютерный вирус «love».
Но независимо от причины, одно было ясно: во время этого разрыва экономика подверглась быстрой структурной трансформации.
Экономисты оказались неготовыми к этому. Все их компьютерные модели работали на основе плавно работающей экономической системы, которая структурно не менялась. Они никак не могли учесть катастрофические события вроде банкротства корпораций или даже коллапсов рынка акций. И действительно, их компьютерные программы принимали по определению, что в работе корпораций не могло быть никаких технических аварий, никаких телекоммуникационных срывов, никаких дефолтов, объявлявшихся большими странами, никаких взрывов деривативов, никаких банковских кризисов в Японии – абсолютно никаких необычных катастроф. Однако было уже очевидно, что эти события действительно происходят, причем все чаще.
Тамара Бэлмонт объясняла этот феномен Линде Дэдини, когда они встретились на праздничной вечеринке с коктейлями в Пресс-клубе. Линда некоторое время размышляла над этим, а затем высказала следующую догадку:
– Когда вы надуваете резиновый шар, он раздувается. Если вы измерите, сколько воздуха в него будет накачано, вы сможете спрогнозировать, до какого размера он вырастет.
– Да. И что же?
– Я думаю, что именно это делают экономисты с помощью своих прогнозных моделей. Но предсказать, когда конкретно шар лопнет – и объяснить, что произойдет в следующее мгновение, – это совсем другое дело. Вы не знаете, как сделать это. Ваши – и наши – знания и математические возможности просто еще не развились до такой степени.
Тамара кивнула в знак согласия, но стала защищать тезисы «Белой книги».
– Поймите меня правильно, я с вами в том, что касается вашего отчета, – ответила Линда. – Я была с вами с самого того сумасшедшего уик-энда, когда Даллес вызвал меня, чтобы проверить фактические цифры таблиц и графиков. Сейчас я не спорю с вами, я даже не бросаю вызов экономике как науке. Все, что я хочу сказать, это то, что мы должны быть более скромными и признать, что будущее более непредсказуемо, чем мы обычно считаем.
– Обычно вы так практичны, так точны, а теперь вдруг расфилософствовались.
– Ладно. Позвольте мне определить это более точно: ход непрерывного процесса, подобно раздуванию резинового шара нашей экономики, можно понять с помощью исчисления, изобретенного свыше трехсот лет назад; к сожалению, никто не изобрел столь же эффективную экономическую модель для объяснения и предсказания прерывистых явлений, вроде тех, что мы переживаем сейчас; мы болтаемся в воздухе и никак не можем понять, каким будет исход.
|
