Лучшие брокеры Форекс Книги по техническому анализу Полный список литературы Книги по торговым стратегиям Лучшие брокеры:
бинарныебиржевые
Лучшие брокеры Форекс Полный список литературы Бинарные брокеры
Биржевые брокеры

Глава 10

Акелис С.Б. Технический анализ от А до Я

Аррингтон Дж.Р. Руководство по управлению рисками

Баффет У. Эссе об инвестициях, корпоративных финансах и управлении компаниями

Беллафиоре М. Один хороший трейд

Бернстайн П. Против богов: Укрощение риска

Борселино Л.Дж., Комминс П. Дейтрейдер: кровь, пот и слезы успеха

Вайс М.Д. Делай деньги во время паники на бирже

Вильямс Л. Долгосрочные секреты краткосрочной торговли

Гюнтер М. Аксиомы биржевого спекулянта

Даглас М. Дисциплинированный трейдер. Бизнес-психология успеха

Дамодаран А. Инвестиционные байки: разоблачение мифов о беспроигрышных биржевых стратегиях

Демарк Т.Р. Технический анализ – новая наука

Дэвидсон А. Скользящий по лезвию фондового рынка

Ильин В.В., Титов В.В. Биржа на кончиках пальцев

Ковел М. Биржевая торговля по трендам. Как заработать, наблюдая тенденции рынка

Коннорс Л.А., Рашке Л.Б. Биржевые секреты

Коппел Р. Быки, медведи и миллионеры. Хроники биржевых сражений

 

 

10 млн. долларов на счете Денниса Ливайна никак не могли надежно контролироваться властями в течение длительного времени. Вынесенный 12 мая запретительный судебный приказ о замораживании его активов был временным. Помимо того, менее чем через две недели КЦББ должна была получить предварительный (временный) судебный запрет на слушании в федеральном суде, изложив веские доводы против Ливайна. Блокирование счета было для КЦББ главным средством воздействия на Ливайна, с помощью которого она не давала ему возможности вести свой обычный образ жизни и осложняла даже выплату гонораров адвокатам. Его адвокаты из Paul, Weiss незамедлительно оспорили решение о блокировании, в результате чего Ливайну было разрешено снять 300 000 долларов со счета в Citibank для личных расходов и затрат на юридическую защиту. Мартин Флюменбаум, партнер в Рaul, Weiss, который работал с Лайменом и был известен свой, цепкой и агрессивной манерой ведения дел, заявил суду, что «власти, не располагая достаточно серьезными доказательствами для возбуждения дела, пошли ва-банк, и на слушании в этом суде в четверг это станет ясно со всей очевидностью».

Заявление Флюменбаума будто пришпорило юристов КЦББ. Они неистово готовились к слушанию, снимая письменные показания под присягой с бывших работодателей Ливайна из Smith Barney, Lehman Brothers и Drexel, подтверждающие, что Ливайн имел доступ к конфиденциальной информации. Они собрали и тщательно проанализировали учетную документацию по его торговым операциям через Bank Leu и даже пригласили эксперта-графолога, который подтвердил идентичность почерка Ливайна на заявлении о поступлении на работу в Smith Barney почерку на расходных бланках Bank Leu.

Юристы КЦББ попытались допросить Ливайна как устно, так и письменно, однако его адвокаты велели ему ссылаться на Пятую поправку к Конституции США и не отвечать на вопросы на том основании, что его ответы могут быть использованы против него в суде. Ливайн не подчинился распоряжению суда о предъявлении отчета о его доходах, включая те 1,9 млн. долларов наличными, которые он за несколько лет снял со счета в Bank Leu. КЦББ вызвала повестками для дачи показаний жену, отца и брата Ливайна, который якобы сопровождал его в ряде поездок на Багамы. Любопытно, что члены семьи Ливайна также ссылались на Пятую поправку. Филипп Ливайн прибегнул к Пятой поправке даже тогда, когда его спросили о девичьей фамилии его жены, которая, как оказалось, была Раймонд и соответствовала псевдониму Ливайна в Bank Leu. Следователям КЦББ было интересно, что же скрывают члены семьи.

21 мая, за день до слушания по вопросу о вынесении предварительного судебного запрета, Линчу впервые позвонил Артур Лаймен, который попросил о 10– дневной отсрочке и намекнул на готовность начать что-то вроде урегулирующих переговоров. Линч наотрез отказался. Лаймен, судя по всему, был крайне озадачен. Пользуясь репутацией одного из лучших в стране адвокатов, выступающих в суде первой инстанции, он явно рассчитывал на определенное уважение.

«Мне ваш отказ непонятен, – резко возразил Лаймен. – Вы от этого ничего не выигрываете».

Линч почувствовал, как в нем поднимается гнев. Он не был лично знаком с Лайменом, и избранный последним покровительственный тон уязвил его до глубины души.

«Я сделаю то, чего от меня требует закон», – холодно сказал Линч. Его решимость не идти на поблажки Ливайну усилилась, когда ему вскоре позвонил Аира Соркин, нью-йоркский региональный директор управления по надзору КЦББ, знакомый Лаймена. «Лаймен расстроен, – сказал Соркин, как будто Линч был в этом виноват – Он вас не понимает». Линча взбесило, что Лаймен пытается надавить на него с помощью Соркина.

«Не лезьте не в свое дело», – распорядился Линч. Он не намеревался предоставлять Ливайну никаких отсрочек. Он хотел продолжать оказывать давление.

22 мая, в четверг, Комиссия раскрыла свои карты в Нью-Йоркском федеральном суде. Линч остался в Вашингтоне, поручив изложение аргументации по делу своему заместителю Джону Старку. Это было решающее слушание; если бы судья отменил замораживание активов Ливайна, тот без труда смог бы финансировать длительный судебный процесс. Он, помимо того, получил бы возможность скрыться.

В важнейшем выступлении по делу за всю свою карьеру, Старк обстоятельно изложил версию государственного обвинения, подробно описав схему инсайдерской торговли Ливайна на девяти примерах. Лаймен, выразив недовольство «бурей в прессе, не имеющей аналогов в моей практике едва ли не со времен Сына Сэма, не привел никаких доводов в пользу своего клиента, кроме старых сведений о компаниях, акциями которых тот торговал. Многие из них были взяты из документов, сфабрикованных Ливайном для снятия подозрений с Bank Leu.

«Наблюдался буквально наплыв информации об этих компаниях», – настаивал Лаймен. Ливайн хранил молчание.

Федеральный судья Ричард Оуэн быстро разделался с аргументами Лаймена. «Совершенно ясно, – сказал он, – что общение с теми, кто принимает решения, коренным образом отличается от чтения сведений в форме 13-D или „Уолл-стрит джорнэл“». Он удовлетворил ходатайство о замораживании активов Ливайна. КЦББ выиграла свою первую крупную битву.

На следующий день в кабинете начальника отдела мошенничеств федеральной прокуратуры зазвонил телефон. Это был Лаймен, который сказал, что хочет встретиться с Карберри у него в кабинете в субботу, когда визит не будет бросаться в глаза. Карберри не был удивлен. Он предполагал, что Лаймен попытается для смягчения приговора заключить сделку о признании вины. Карберри считал, что Ливайну «конец» от одних лишь обвинений в уклонении от уплаты налогов и лжесвидетельстве, не говоря уже об инсайдерской торговле.

В субботу Лаймен и Флюменбаум прибыли на встречу с Карберри. Очевидно, забыв про свои хвастливые заявления Уилкису, Ливайн, по словам Лаймена, был готов признать себя виновным, если удастся прийти к соглашению. Лаймен сказал, что у Ливайна есть сведения, ради которых стоит сесть за стол переговоров: имена четырех других молодых инвестиционных банкиров, передававших ему информацию, и еще одного его соучастника, «который повыше рангом».

Карберри не удивился. Характер торговли свидетельствовал о том, что у Ливайна скорее всего были источники в других инвестиционных банках. Ранее «Уолл-стрит джорнэл» опубликовала анализ сделок Ливайна, выявив преобладание операций с участием Lazard Freres и Goldman, Sachs. Карберри даже думал, что ему известно имя одного из участников преступного сговора. Однажды ему позвонил Лоренс Педовиц, партнер в ЖасЫеН, который в свое время был начальником уголовного отдела Манхэттенской федеральной прокуратуры. Педовиц сообщил, что представляет интересы Lazard Freres.

«Есть тут у нас один парень, Роберт Уилкис, – сказал Педовиц. – Он был близким другом Денниса Ливайна. Деннис постоянно ему звонил. Так что, если вы ищете источник внутренней информации, то это, возможно, он».

Лаймен дал понять, что с учетом имеющихся данных о прямом обмене информацией и разделе прибылей привлечение к суду четырех участников сговора будет относительно простой задачей, хотя имени одного из них Ливайн не знает Адвокат также заявил, что, несмотря на то, что имя «крупной рыбы» представляет огромную ценность для правоохранительных органов, он не может обещать, что показания Ливайна будут иметь результатом осуждение этого человека.

Карберри по своему обыкновению держался бесстрастно и не выказал особого любопытства в отношении пятого соучастника. Кроме того, он не был заинтересован в заключении сделки и предпочел раскрыть свои карты. Он предложил адвокатам из Paul, Weiss заявление о признании вины в четырех преступлениях: в одном мошенничестве с ценными бумагами – инсайдерской торговле, в одном лжесвидетельстве и в двух уклонениях от уплаты налогов. Взамен он рассчитывал на всестороннее сотрудничество. Он полагал, что не уступил почти ни в чем. Максимальный срок тюремного заключения по четырем пунктам обвинения в фелониях равнялся 20 годам. Даже если это было крупнейшим делом об инсайдерской торговле в истории, к 20 годам не приговаривали никого и никогда, независимо от числа пунктов. Сотрудничество было в интересах Ливайна: оно стало бы для него главным аргументом в пользу снисхождения при вынесении приговора.

Немногим более чем через час Лаймен и Карберри в принципе пришли к соглашению. Они поднялись в кабинет Джулиани, и Лаймен сделал «неопределенное», на взгляд Карберри, предложение: имена непосредственных соучастников Ливайна и «одного довольно состоятельного арбитражера». Соглашение было достигнуто и скреплено рукопожатиями. Лаймен, однако, не собирался называть имена и гарантировать сотрудничество со стороны Ливайна, не удостоверившись в том, что Ливайн также поддерживает заключение соглашения с КЦББ. Но в тот момент, когда Карберри услышал, что «крупная рыба» – это известный арбитражер, у него не осталось сомнений насчет личности последнего: на страницах карманного ежедневника Ливайна постоянно мелькало имя Айвена Боски.

Вскоре последовало соглашение с КЦББ. Во время серии телефонных звонков и встреч, в основном между Флюменбаумом и Старком, бывшими однокашниками по юридической школе, КЦББ потребовала большую часть имущества Ливайна. Они согласились оставить ему кооперативную квартиру на Парк-авеню, «БМВ», но не «феррари», и, после длительной дискуссии, счет в Citibank. Ливайн был непреклонен в том, что ему по-прежнему нужны «карманные деньги». Большая их часть, как предполагали юристы КЦББ, должна была пойти на оплату услуг адвокатов. Выполнение соглашения со стороны Комиссии было обусловлено сотрудничеством Ливайна с федеральной прокуратурой. Линч рассчитывал узнать имена как минимум четырех соучастников; ссылки на более важную персону по-прежнему оставались туманными намеками.

Теперь все зависело от того, выполнит ли Ливайн свою часть соглашения. Когда он вместе с Флюменбаумом прибыл на Сент-Эндрюс-плаза, его встретила команда государственных юристов: назначенный на дело инспектор федеральной почтовой службы Роберт Паскаль, Карберри и Дунай из прокуратуры, а также Соннентал и Конг, представители КЦББ.

Вместо того чтобы запугивать Ливайна, Карберри старался дать ему почувствовать себя членом следственной бригады. При этом он соблюдал некоторую официальность, называя его не иначе, как «мистер Ливайн», и подчеркивая, что он пытается ему помочь. Карберри сказал, что если Ливайн расскажет всю правду, то это произведет благоприятное впечатление на судью и аналогичным образом отразится на приговоре.

Карберри начал допрос, спросив об Уилкисе, и Ливайн, по-видимому, рассказал все без утайки, начиная с их первой встречи в Citibank. Карберри был доволен тем, что Ливайн не пытается сколько-нибудь приуменьшить свою вину: он открыто признал, что именно он вовлек Уилкиса в инсайдерскую торговлю, и сообщил, что он также завербовал Соколоу и Рейча. Ливайн сказал, что в определении потенциальных соучастников ему помогало какое-то «шестое чувство». Карберри остался доволен и тем, что Ливайн добровольно сообщил, что Рейч отказался от предложенных им денег и вышел из игры, став партнером в фирме. Карберри не нужен был свидетель, который, стремясь угодить обвинителям, преувеличивает виновность других.

Ливайн рассказал юристам о Секоле, заметив, что он «чуть с ума не сошел», когда узнал, что Секола тоже открыл счет в Bank Leu. Он рассказал им про вечерние рейды по кабинетам Lazard Freres и про то, как они с Уилкисом подбрасывали материалы в «Чикаго трибюн» и «Нью-Йорк Таймс». Ливайн сообщил, что у Соколоу, насколько ему известно, есть собственный источник информации в Goldman, Sachs, «Голди», который, как он полагает, работает в отделе ипотечного кредитования и напрямую со сделками по слиянию и поглощению не соприкасается. Имени этого человека Ливайн не знал.

Далее Карберри спросил о неназванном арбитражере, и Ливайн незамедлительно подтвердил подозрения следователей. Он сказал, что все началось с того, что он отправил Айвену Боски по почте конфиденциальные документы по Воде Cascade и Elf Aquitaine, отчасти в попытке повышения цен на акции и отчасти для того, чтобы произвести впечатление на Боски. После этого он позвонил Боски, открыто предложив секретную информацию и пригласив его выпить; во время встречи они выработали порядок передачи сведений и систему вознаграждения. Ливайн сказал, что он отчаянно стремился сблизиться с Боски как для того, чтобы войти в круг избранных, так и для обмена информацией.

Адвокаты Ливайна были осторожны в своих обещаниях в части показаний, которые Ливайн мог дать о Боски. Они вовсе не утверждали, что дело Боски будет легким или что одни лишь свидетельства Ливайна повлекут за собой вынесение приговора арбитражеру. Вместе с тем очевидная искренность Ливайна произвела на Карберри благоприятное впечатление. Информация о достигнутом с Боски соглашении о вознаграждении, включавшем меняющиеся в зависимости от времени передачи Ливайном информации и размера прибыли проценты, была слишком подробной, чтобы считать ее сфабрикованной, особенно если учесть, что в дальнейшем ее можно было сличить с отчетами о сделках Боски.

Карберри, который обычно не интересовался мотивами преступлений, на сей раз не удержался и спросил Ливайна, зачем тот на все это пошел. Ливайн ответил так же, как часто отвечал Уилкису: он хотел создать собственную фирму и стать арбитражером или коммерческим банкиром, наняв «профессионалов» для работы на себя, а не быть самому одним из них. Он сообщил государственным юристам, что хотел заработать 20 млн. долларов и после этого отойти от махинаций.

Ливайн сказал также, что ему, равно как и Уилкису, Рейчу и Соколоу, наскучила работа инвестиционного банкира. Сказанное поразило следователей, которые, как и большинство людей в то время, считали, что инвестиционные банкиры ведут шикарную, вольготную, интересную жизнь. Действительность, по словам Ливайна, была далеко не столь радужной. Инсайдерская торговля, напротив, была захватывающей. Карберри сомневался, что Ливайн когда-нибудь остановился бы на достигнутом, независимо от того, сколько миллионов он бы заработал. Достигнув однажды 20 млн., он поднял бы планку до 30, затем до 40 и т.д. Предела, по его мнению, не существовало.

Карберри ясно понимал, что потребность Ливайна в азарте и приключениях делает его подходящим кандидатом на роль тайного агента. Несмотря на то, что Ливайн ранее заявлял Уилкису о своем нежелании помогать следствию, теперь он явно лез из кожи вон, чтобы помочь обвинителям поймать в ловушку соучастников преступного сговора. Однако прежде чем сотрудники прокуратуры и их коллеги приступили к делу, произошло недолгое замешательство, когда Карберри получил письмо с угрозой убить Ливайна. Последний был готов к тому, что сотрудничество с правоохранительными органами потребует серьезных нервных затрат, но все же не до такой степени, и его пришлось быстро вывезти за город под охраной. Вскоре выяснилось, что письмо прислал известный сумасшедший. Ливайн вернулся в Нью-Йорк и согласился позвонить Уилкису, Рейчу, Соколоу и Боски, разговоры с которыми должны были тайно записываться.

В понедельник вечером, 2 июня, спустя всего несколько дней после разговора, в котором Ливайн сказал Уилкису, что «любит его, как брата», в квартире Уилкиса раздался звонок.

«Боб, тебе следует сотрудничать», – начал Ливайн, и по его голосу Уилкис сразу понял, что что-то изменилось. «Я знаю, мы бойцы, – продолжал Ливайн. – Но им все известно. Скажи своим адвокатам, чтобы они связались с прокуратурой».

Уилкис был уверен, что разговор записывается, и знал, что он должен повесить трубку и немедленно позвонить своему адвокату. Тем не менее он этого не сделал. На каком-то подсознательном уровне он все еще надеялся, что Ливайн защитит его, вытащит из этой передряги целым и невредимым. Он продолжил разговор и тем самым изобличил себя.

С остальными звонками Ливайну повезло меньше. Он дважды звонил Боски. В первый раз Боски, казалось, был озабочен, но ничего не подтвердил. «Мне жаль твою семью, – сказал он. – Меня беспокоит твое психическое состояние. Запомни, все пройдет». Во второй раз Боски повесил трубку, как только Ливайн представился, сказав, что им не о чем говорить. Соколоу и Рейч тоже почти сразу же вешали трубку. Но эти звонки сделали свое дело: они оповестили подозреваемых о том, что их имена, вероятно, известны правоохранительным органам.

На следующий же день адвокат Соколоу позвонил в прокуратуру и начал обсуждать условия сделки о признании вины. Так же поступил и адвокат Дэвида Брауна, инвестиционного банкира из Goldman, Sachs. Соколоу быстро подтвердил, что Браун, его близкий друг по Уортонской бизнес-школе, и есть тот самый «Голди» – источник, завербованный им в Goldman, Sachs. Оба соглашались признать себя виновными по двум пунктам и выплатить КЦББ крупные штрафы. Позднее Соколоу был приговорен к одному году и одному дню тюремного заключения, а Браун – к 30 дням.

Несколько дней спустя, когда Уилкис был дома и по-прежнему не находил себе места, раздался звонок в дверь. «К вам мистер Рэнди», – сообщил швейцар. Уилкис понял, что это Секола, и, вопреки совету своего адвоката, спустился, чтобы с ним встретиться. Они отправились в Риверсайд-парк. Секола выглядел возбужденным.

«Рэнди, тебе нужен адвокат», – сказал Уилкис, с горечью вспомнив, как Ливайн дал ему противоположный совет.

Есть вещи, о которых я вам никогда не рассказывал, – сказал явно встревоженный Секола, – кое-что о моей подружке».

«И не рассказывай, – настоятельно потребовал Уилкис. – Я не желаю этого знать». Секола остановился. «Ты должен быть осторожен в том, что говоришь, – сказал Уилкис. – Они записывают разговоры. Когда я в следующий раз тебе позвоню, все это может остаться на пленке».

«Я пойду к Алану Макфарленду из Lazard», – продолжал Секола. (Макфарленд был старшим партнером в фирме.) «Я расскажу ему, что я просто обращался к вам за советом по сделкам, – сказал он и сделал паузу, чтобы оценить реакцию Уилкиса. – Я не собираюсь рисовать вас в наилучшем свете».

Уилкис почувствовал себя раздавленным, брошенным. «Поступай, как знаешь, – сказал он. – Мне все равно крышка».

5 июня Ливайн, сообщив следователям все, что знал, явился в федеральный суд и сделал заявление о признании себя виновным в четырех преступлениях. Зал судебных заседаний был переполнен репортерами, а на лестнице снаружи выстроились телевизионщики. Одетый в черный костюм, Ливайн выглядел спокойным и немного похудевшим. Читая заявление, подготовленное его адвокатами, он не выказал никаких эмоций.

«Оспаривать предъявленные мне обвинения, ссылаясь на формальные несообразности, означало бы лишь продлить страдания моей семьи. Это также означало бы упорное нежелание признать свою вину. Я преступил закон и раскаиваюсь в содеянном, а не ищу оправданий». Ливайн обнародовал достигнутое им соглашение с КЦББ: он согласился вернуть государству 11,6 млн. долларов, сохранив за собой квартиру, машину и еще кое-какое имущество, и был навсегда отстранен от работы в индустрии ценных бумаг.

Уилкис узнал о признании Ливайна в своем кабинете в E.F.Hutton. Это было похоже на предзнаменование его гибели, подтвердившее его наихудшие опасения: Ливайн пошел против него. Он поспешно прибыл в офис Нафталиса и стал умолять адвоката выработать сделку с обвинением. Но промедление стоило Уилкису того незначительного послабления, которого он в противном случае мог бы добиться. После откровений Ливайна Уилкис мало чем мог помочь следствию. И хотя Уилкис считал, что его вина гораздо меньше вины Ливайна, ему был предложен тот же не допускающий поблажек вариант признания себя виновным по четырем пунктам, что и Ливайну. Нафталис сказал ему, что у него нет иного выбора, кроме как принять предложение, а затем попытаться произвести впечатление на обвинителей готовностью к сотрудничеству. Уилкис согласился, и Нафталис отправился вместе с ним на Сент-Эндрюс-плаза. Подробно излагая в кабинете Карберри историю того, как он опустился до инсайдерской торговли, Уилкис плакал. Главной ценностью Уилкиса для обвинителей являлась его потенциальная способность подтвердить заявления Ливайна о Боски и Рейче и изобличить Секолу. Следуя указанию Нафталиса, Уилкис старательно восстановил в памяти все, что. Ливайн когда-либо рассказывал ему о «русском» и «Уолли». Несмотря на то, что Уилкис не знал их имен, его память, как и опасался Ливайн, оказалась феноменальной, чем следователи, судя по всему, остались довольны. Уилкис подтвердил ключевые аспекты показаний Ливайна.

Кроме того, Уилкис послушно позвонил из кабинета Карберри в Dillon, Read Секоле, разговор с которым был записан на пленку. Принимая во внимание тот факт что Уилкис к тому времени успел предостеречь Секолу, неудивительно, что их разговор оказался для прокуратуры бесполезным. Было совершенно очевидно, что Уилкис предупредил Секолу, и Карберри, позвонив Нафталису после прослушивания записи разговора, был в бешенстве.

«Ты идиот, – орал Нафталис на Уилкиса. – Ты пытаешься выгородить этого сосунка. Неужели ты не понимаешь, что за это они добавят к твоему приговору от четырех до пяти лет? Ты чуть не загубил все дело. Карберри теперь ненавидит тебя. А это плохо».

На следующий день Барри Голдсмит, государственный следователь, работавший с Уилкисом, сказал ему: «Карберри готов тебя убить». Карберри сказал Уилкису, что тот для него всего лишь «предмет потребления», только что упавший в цене. «Я знаю разницу между куриным бульоном и куриным пометом, – сказал Карберри. – То, что вы мне дали, это куриный помет».

Уилкис чуть не впал в панику и, дабы себя реабилитировать, стал лихорадочно вспоминать дополнительные подробности. Секола однажды рассказал Уилкису о торговле на счет, открытый на имя своей подруги. Вспомнив имя этой девушки, Уилкис выяснил, что она работает в Орландо, в газете «Пипл экспресс», и передал эту информацию Карберри в знак примирения.

«Сожалею, что отнял у вас время на бесполезную запись», – сказал он. Через два дня прокуратура получила отчеты о сделках девушки и убедилась, что Секола использовал ее счет для инсайдерской торговли. По предъявлении улик Секола согласился признать себя виновным в уклонении от уплаты налогов путем сокрытия прибыли от инсайдерской торговли и выплатил по требованию КЦББ 21 800 долларов. Его приговорили к шести годам условно. Гарвардская школа бизнеса исключила его с правом на повторное поступление.

В июле Уилкис признал себя виновным по четырем пунктам и удовлетворил требования КЦББ. Он согласился вернуть 3,3 млн. долларов и кооперативную квартиру на Парк-авеню, в которую так и не въехал. Это, по большому счету, было все, что он имел. Ему позволили оставить себе квартиру на Семьдесят восьмой Западной улице, «бьюик» и 60 000 долларов. Когда его приговорили к одному году и одному дню тюремного заключения и пяти годам условно, он заплакал.

Уилкис больше никогда не разговаривал с Секолой. «Этот мальчишка будет зол на тебя, – сказал ему Голдсмит, когда тот наконец дал показания, изобличающие Секолу. – Но он никогда не узнает, чем ты пожертвовал ради него. Не понимаю, зачем ты вообще с ним связался. В свои 22 он был хуже, чем Деннис Ливайн в том же возрасте».

Оставалось добраться только до одного непосредственного соучастника Ливайна. Рейч поставил правоохранительные органы перед более сложной задачей. В отличие от других он не брал денег. Сам он на внутренней информации не торговал. Не существовало никаких документальных подтверждений его преступной деятельности. Поводом для возбуждения дела могли послужить лишь показания Ливайна, у которого уже была судимость за лжесвидетельство под присягой. Рейч же, являясь членом коллегии адвокатов и партнером в одной из самых престижных фирм города, напротив, ни разу не был уличен во лжи. Но Карберри решил дать Ливайну еще одну попытку.

На первой неделе июля, почти через месяц после признания Ливайна, Рейч занимался защитой от насильственного поглощения клиента Wachtell, Lipton NL Industries – конгломерата, некогда известного как National Lead. После попытки самоубийства в Калифорнии Рейч утешал себя мыслью об отсутствии вещественных доказательств его причастности к торговле Ливайна. Он решил, что в случае вызова на допрос будет все отрицать. Чтобы отвлечься от этих мыслей, он более исступленно, чем когда-либо, погрузился в работу, отправив жену и детей на лето в Хэмптонс.

Когда Рейч вернулся к себе в кабинет с одной из встреч с представителями NL, секретарша сообщила ему, что уже трижды звонил какой-то «надоедливый» незнакомец, не пожелавший представиться. Примерно в 4.30 она доложила ему, что «незнакомец» вновь на линии и настаивает, что Рейч знает, кто он такой. Рейч взял трубку и услышал, как ему показалось, «тень» голоса Ливайна. «Привет, Айлан», – вяло сказал Ливайн.

«Как поживаешь?» – спросил Рейч.

«Я звоню из телефонной будки, – сказал Ливайн. – Пойди в телефонную будку и позвони мне сюда».

Рейч счел это весьма подозрительным. «Не понимаю, о чем ты говоришь», – твердо сказал он.

«Прокуратура давит на меня, чтобы я рассказал о наших отношениях, а я не знаю, что говорить», – объяснил Ливайн.

«Не понимаю, о чем ты говоришь», – повторил Рейч и повесил трубку. Он вышел из кабинета, направился к одному из партнеров в фирме и рассказал ему про телефонный звонок.

Адвокаты из Wachtell позвонили Линчу и Карберри и поинтересовались, чего добивается Ливайн. Действует ли он на свой страх и риск, пытаясь очернить других? Государственные юристы не дали определенного ответа. Затем Герберт Уочтелл, один из главных партнеров фирмы, лично позвонил им, чтобы узнать, что происходит. Он сообщил Рейчу, что Карберри, «похоже, не удивился» его звонку и что Линч на его вопрос никак не ответил. «Вероятно, они знают, в чем дело», – задумчиво произнес он. Потом он подбодрил Рейча. «Ты правильно поступил», – сказал он. О чем он умолчал, так это о том, что Линч посоветовал Рейчу нанять на стороне адвоката по уголовным делам.

На той же неделе, в пятницу, примерно в 3.45 пополудни Питер Соннентал из КЦББ вошел в приемную Wachell, Lipton и попросил о встрече с Рейчем или Уочтеллом. Когда секретарша в приемной нерешительно замялась, он без разрешения пошел по коридору, читая имена адвокатов на дверях кабинетов. Эдвард Херлихи, партнер в фирме и друг Линча, сумел задержать Соннентала. Он привел его к себе в приемную, попросил подождать и, войдя в кабинет, позвонил Линчу.

«Что здесь делает эта скотина?» – спросил он. Линч объяснил, что у Соннентала есть для Рейча повестка. «Теперь этот парень наш», – сказал Линч.

Когда Рейч явился в кабинет Херлихи, Соннентал вручил ему повестку. По спине Рейча пробежал холодок. Соннентал глядел на него без тени симпатии.

В повестке содержались: перечень из 102 сделок, требование о предоставлении записей телефонных разговоров, требование передачи данных по операциям посредством кредитным карточек и сделкам Рейча с ценными бумагами, запрос информации по ряду имен. В части последнего Рейс сказал, что знает только Уилкиса.

С 9 вечера до полуночи Рейч диктовал ответы на вопросы повестки. Он вызвал к себе определенное доверие, ответив правдиво на 95% вопросов. Он сказал, что неофициально знаком с Ливайном вот уже несколько лет и пересекался с ним по работе над рядом сделок. Вместе с тем он заявил, что никогда не передавал Ливайну никакой конфиденциальной информации.

В понедельник в 11 утра Рейч, просмотрев пресс-релиз NL, сидел без дела, положив ноги на свой почти пустой письменный стол. Педовиц, бывший обвинитель и друг Рейча, вызвал молодого партнера в свой кабинет и предложил пройти в конференц-зал. Там его ждали трое других партнеров: Бернард Нассбаум, Уочтелл и Аллан Мартин, все – бывшие сотрудники прокуратуры. Как только Рейч их увидел, он подумал: «Ни дать ни взять – совет старейшин».

Рейч проигнорировал совет партнеров нанять себе адвоката, хотя понимал, что те – не адвокаты и не станут, подобно таковым, придерживаться права не разглашать полученную от него информацию. Отсутствие поддержки действовало на него угнетающе. Он сказал, что хочет услышать известные им факты. Как только партнеры Рейча начали подытоживать показания Ливайна, он принялся что-то машинально рисовать в своем блокноте. Он отрицал, что передавал Ливайну какую бы то ни было конфиденциальную информацию, даже непреднамеренно. Торги Ливайна, настаивал он, были не более чем совпадением. Далее партнеры сказали Рейчу, что один из сообщников Ливайна сообщил правоохранительным органам о существовании у Ливайна источника в Wachtell, Lipton.

Рейч был ошеломлен. Ведь Ливайн поклялся, что его имя никогда не будет названо. Он же обещал. Как мог Ливайн предать его? Рейч впервые почувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Явно утратив присутствие духа, он начал всхлипывать. Юристы из Wachtell снова настоятельно порекомендовали ему нанять адвоката.

Когда он отказался, они заказали сэндвичи. Рейч к ним и не притронулся. Теперь опрашивающие пошли по другому пути. Партнеры Рейча напомнили ему о том, что в течение прошедшей недели они стояли за него горой. Если Рейч лжет, это угрожает их репутации. Неужели теперь он предаст их, даже своего наставника, самого Липтона? Рейч опять расплакался. Кое-как взяв себя в руки, он принялся бессвязно говорить то о своей непростой юности, то о том, что ему всегда не хватало друзей, которых он теперь нашел в партнерах фирмы. Наконец, собравшись с духом, он попросил пять минут, чтобы все обдумать. Он решил выписать в свой блокнот все доводы за и против того, чтобы сказать правду. Ни одного довода против он не нашел. Внезапно ему стала невыносима мысль о дальнейшей лжи своим партнерам.

Около 2.30 пополудни, после более чем трех часов расспросов и обсуждений, Рейч наконец разговорился. Когда он закончил, партнеры спросили его, зачем он это делал. Он сослался на дружбу, одиночество, деньги, но его голос звучал неуверенно. Однозначного ответа у него попросту не было.

В итоге Рейч нанял Роберта Морвилло, адвоката по уголовным делам, в свое время защищавшего Карло Флорентинца – партнера в Wachtell, Lipton, который несколькими годами ранее был уличен в инсайдерской торговле и в результате отказался от партнерства в фирме, к которой успел сильно привязаться. Если у Уилкиса было мало способов добиться снисхождения со стороны обвинения, то у Рейча их и вовсе не оказалось. Он мог изобличить только самого себя. Он попытался было оправдать свои действия спецификой, как он выразился, «сферы заключения сделок», но обвинение ответило: «Ну и что?» Никого, казалось, не впечатлил тот факт, что Рейч не получил от махинаций ни цента и в 1984 году вышел из игры.

Рейч был единственным из участников сговора, который давал показания перед большим жюри и был, согласно решению последнего, предан суду по обвинительному акту из двух пунктов. Через неделю после предъявления обвинения, 9 октября, он признал себя виновным и согласился выплатить 485 000 долларов в удовлетворение требований КЦББ. Ему оставили квартиру в кирпичном доме в Уэст-Сайде, «олдсмобиль» и 10 000 долларов. Его, как и Уилкиса, приговорили к году и одному дню тюремного заключения и пяти годам условно. Он и Уилкис вместе поступили в Данберийскую федеральную тюрьму.

20 февраля 1987 года сотни репортеров, телевизионщиков и зевак заполонили улицу в Уайт-Плейнс, пригороде Нью-Йорка, где находится здание федерального суда, к которому был временно приписан Герард Гёттель, судья, уполномоченный вынести приговор Ливайну. Конная полиция, сдерживая толпу, расчистила дорогу темно-синему автомобилю, в котором Ливайн, его адвокаты и члены семьи приехали на вынесение приговора. Здание суда было слишком мало, чтобы вместить всех желающих, и многим репортерам пришлось стоять снаружи на морозе.

Лаймен призвал к милосердию. «Он изгой, – сказал Лаймен о Ливайне, – прокаженный, подобных которому я не знаю. Имя Денниса Ливайна всегда будут вспоминать, ваша честь, как синоним этого преступления». Сам Ливайн, одетый в серый, консервативного покроя костюм в тонкую полоску, безжизненным голосом прочел заявление: «Я никогда больше не нарушу закон… Это послужит мне хорошим уроком… Я искренне раскаиваюсь в содеянном и осознаю всю глубину моего позора». Не обошлось и без слов благодарности в адрес семьи. «Их любовь и поддержка помогли мне выстоять в этот очень непростой период моей жизни», – сказал он.

Вместе с тем судебный исполнитель, ответственный за оценку активов Ливайна, подозревал неладное. Шелдон Голдфарб, проведя сравнительное исследование источников доходов Ливайна за последние шесть лет и активов, накопленных им за тот же период, не мог понять, куда делись несколько сот тысяч долларов. Ливайн сказал ему, что проиграл эти деньги в азартные игры на Багамах. Голдфарб, однако, в этом сомневался. Брат Ливайна Роберт, который предположительно сопровождал его во многих поездках, сказал, что не помнит, чтобы Ливайн проигрывал какие-либо деньги, но отрицать этого не стал. Сам Ливайн отказался отвечать на вопросы о проигранных деньгах под присягой. В своем заключительном докладе суду Голдфарб выразил подозрение, что Ливайну удалось скрыть значительную сумму.

Но обвинители теперь расставляли сети более крупной рыбе, чем Ливайн, и судья Гёттель был больше впечатлен содействием со стороны последнего, нежели опасениями Голдфарба. «Он признал себя виновным, сотрудничал и… его сотрудничество было поистине выдающимся, – сказал судья при вынесении приговора. – С помощью предоставленной им информации было разоблачено целое „змеиное гнездо“ на Уолл-стрит». Судья приговорил Ливайна к двум годам тюрьмы и наложил на него штраф в размере 362 000 долларов сверх тех 11,6 млн., которые тот выплачивал КЦББ.

«Игра» была окончена.

В конце июля 1986 года, спустя немногим более двух месяцев после ареста Ливайна, Боски прилетел в Лос-Анджелес для встречи с Милкеном. Мужчины расположились у бассейна Милкена. Арест Ливайна шокировал обоих; он предполагал такой уровень надзора за операциями с ценными бумагами, в существование которого ни тот ни другой прежде не верили. Милкен сказал, что, учитывая теперешнее внимание к рынкам со стороны масс-медиа и властных структур, им лучше бы уменьшить размах совместных операций. Боски с готовностью согласился.

В разговоре они также коснулись выплаты 5,3 млн. долларов, наспех замаскированной под вознаграждение за консультации, – единственной, как они полагали, «ахиллесовой пяты» их махинаций. Они сошлись на том, что им придется каким-то образом придать их дутому объяснению надлежащую достоверность. Drexel могла подготовить дополнительную документацию, отражающую якобы проведенные исследования по Santa Barbara, Scott&Fetzer и другим компаниям, сделки с которыми так и не состоялись. Что же до отчетных ведомостей, которые вели для согласования позиций Тернер и Мурадян, то их было решено уничтожить.

Вернувшись в Нью-Йорк в первую неделю августа, Боски позвонил Мурадяну в офис в нижней части Манхэттена.

«Это Айвен, – начал он нехарактерным для себя тихим голосом. – Давай встретимся в центре. Надо поговорить».

Мурадян не понимал, зачем все это нужно. Он по два-три раза в день говорил с Боски по телефону, и необходимость встречаться с глазу на глаз возникала редко. Боски велел ему приехать в «Пейстреми энд фингз» на Пятьдесят второй Западной улице. Именно это заведение в свое время использовали для тайных встреч Боски и Сигел.

Несмотря на то, что посетителей в кафе почти не было, Боски спустился с Мурадяном на нижний этаж и выбрал отдаленную кабинку. Понизив голос до еле слышного шепота, он сказал Мурадяну, что об их разговоре не должна знать ни одна живая душа. Мурадян в знак согласия кивнул головой.

«У тебя есть документы по Drexel?» – прошептал Боски. Мурадян счел шепот нелепым: в зале, кроме них, никого не было.

«Да», – сказал он обычным голосом.

«Дома или в офисе?» – спросил Боски, по-прежнему шепча.

«В офисе», – ответил Мурадян.

Боски наклонился над столом, его лицо едва не соприкасалось с лицом Мурадяна. «Уничтожь их», – произнес он.

К середине августа ежегодный отпускной «исход» с Уолл-стрит почти завершился: инвестиционные банкиры в массовом порядке разъехались кто в Хэмптонс, кто в сельские районы Коннектикута, а кто и в Европу. В городе остался лишь ключевой торговый и обслуживающий персонал. И Линч, и Карберри сочли, что настало время, когда и они могут немного отдохнуть, не думая о делах. Они полагали, что в августе ничего важного не произойдет. Карберри и его жена отправились в давно запланированную поездку в округ Инглиш-Лейк, где собирались останавливаться в самых недорогих мотелях с завтраком и ночлегом. Линч с семьей поехал во Френдшип, что в штате Мэн, – маленький городок на берегу залива Пенобскот, где во время нескольких предыдущих летних отпусков они арендовали небольшой коттедж.

Линч пытался расслабиться после событий, начавшихся еще до ареста Ливайна в мае и ставших причиной напряженной, суматошной работы, но отвлечься от мыслей о потенциальном деле Айвена Боски было непросто. Линч пока не представлял, насколько крупным и важным может стать дело Боски, но кое-какие соображения у него все же имелись. Как и все, кто так или иначе был связан с фондовым рынком, он был наслышан о Боски. В ходе следствия по делу Ливайна он узнал об этом человеке намного больше. С тех пор, как Ливайн согласился признать себя виновным, Линч и Карберри почти каждый день разговаривали по телефону. Они прочли книгу Боски «Мания слияний» и собрали при помощи компьютера все статьи, когда-либо написанные об арбитражере, включая те, что появились в «Лос-Анджелес Таймс» и «Форчун» и так напугали Сигела. У них была объемистая подшивка всех представлений Боски по форме 13-D. Это, так сказать, параллельное расследование держалось в тайне даже от остальных сотрудников прокуратуры и КЦББ.

Линч знал, что возбуждение дела против Боски даже при содействии Ливайна – задача не из легких. Линч всегда считал, что арбитражеров трудно уличить в инсайдерской торговле. Их бизнесом была торговля на слухах и открытой информации о фондовом рынке. Наличие у Боски крупных позиций в большинстве компаний-мишеней не являлось чем-то из ряда вон выходящим. Он наверняка располагал огромным количеством легальных сведений, на которые мог сослаться как на первопричину своих покупок. И все же инстинкт подсказывал Линчу, что нужно продолжить расследование и даже передать дело в суд, несмотря на малую вероятность удачного исхода.

Решение Линча было официально одобрено членами Комиссии. Первый шаг в продолжении расследования был сделан ранее в том же месяце: подчиненные Линча подготовили и доставили пространную повестку, адресованную Боски и подконтрольным ему фирмам. Она представляла собой требование дать показания и предъявить огромное количество документов и отчетов о сделках. Содержавшиеся в ней формулировки довольно недвусмысленно намекали на то, что отправители располагают соответствующими показаниями Ливайна. Боски должен был ответить на повестку ко времени возвращения Линча из отпуска; следователи допускали, что в результате они узнают нечто, стоящее затраченных усилий. Вместе с тем Линч полагал, что в целом управлению по надзору предстоит долгий, нудный, дорогостоящий поединок, возможно, непохожий ни на одно из их предыдущих начинаний такого рода.

26 августа, во вторник, Линч вернулся с прогулки в снятый им коттедж и обнаружил на автоответчике послание от Харви Питта, адвоката Bank Leu. Он с раздражением задал себе вопрос, как Питту удалось выяснить его местонахождение в Мэне, но все же позвонил адвокату в его вашингтонский офис.

Питт извинился за беспокойство, но сказал: «Нам необходимо встретиться. Это важно». На этот раз Питт собирался говорить не о Bank Leu. Он представлял интересы Боски.

«Вы позвонили для обсуждения повестки? – спросил Линч. – Если да, то непонятно, почему это не может подождать. Я в отпуске».

Но Питт был настойчив. «Надо встретиться, и чем скорее, тем лучше, – сказал он. – Это не терпит отлагательства».

Линч согласился встретиться на полпути домой, в Бостоне. «Так будет лучше», – сказал он.

«Понапрасну я бы вас не отвлекал», – ответил Питт.

Сам же Питт прервал свой отпуск три недели тому назад, оставив семью на побережье штата Виргиния без объяснения причин. Дело, из-за которого он вернулся в Вашингтон, было слишком взрывоопасным, чтобы посвящать в него кого бы то ни было, кто не имел к нему непосредственного отношения, – даже собственную жену. Поначалу Питт звонил жене каждый день и говорил, что собирается вернуться или на следующий день, или, возможно, днем позже. В конечном итоге она положила конец этим звонкам. «Пожалуйста, просто скажи, что не приедешь вообще. Это лучше, чем изводить меня пустыми обещаниями», – сказала она.

Боски позвонил Питту в день получения повестки от КЦББ и изъявил желание поскорее встретиться. Сама по себе инициатива КЦББ не слишком встревожила Питта; Боски время от времени получал от Комиссии повестки вот уже много лет, как и почти все, кто торговал с таким размахом и подавал так много официальных форм с раскрытием информации. Но что-то в голосе Боски навело Питта на мысль о необычности ситуации.

Вскоре Питт понял, в чем дело: в повестке содержалось требование предъявить практически все документы по всем торговым операциям, когда-либо совершенным компаниями Боски, и власти требовали дать ответ всего через несколько недель. Это была не рядовая проверка.

Питт знал, что КЦББ должна была утвердить официальный приказ на проведение расследования. Он позвонил в ее управление по надзору и запросил копию приказа. К своему немалому удивлению, он получил отказ. За его 18-летнюю практику такое случилось впервые. Это явилось еще одним свидетельством того, что на сей раз случилось нечто экстраординарное.

В конечном счете сотрудники КЦББ сообщили Нитту, что он может приехать и прочесть приказ, если пообещает не снимать никаких копий. Он прибыл в офис КЦББ с тремя коллегами. Последние запомнили по странице, после чего воспроизвели их по памяти и передали Питту сносную копию приказа. Тот быстро сделал два вывода: Ливайн дал обширные показания против Боски, и это обещало вылиться в крупномасштабное расследование. Питт счел целесообразным обратиться за помощью в другую фирму и позвонил Теодору Ливайну, с которым он много лет тому назад работал в КЦББ и который наряду с Сигелом выступал на небезызвестном семинаре по поглощениям в 1976 году. Ливайн, ныне партнер в вашингтонской фирме Wilmer, CHtler&Pickering, тоже был в отпуске.

«Боже мой», – произнес Тед Ливайн, когда узнал, что Боски стал объектом расследования. Он тоже прервал свой отпуск и вернулся в Вашингтон.

Не прошло и недели, как Боски вызвал к себе в кабинет Рейда Нэгла, своего финансового директора, для обсуждения ряда незаконченных сделок с участием Northview, две из которых планировалось завершить немногим более чем через неделю. «У меня плохие новости, – сказал Боски. – Мы отменяем эти сделки». Нэгл работал над некоторыми из них уже больше года, и услышанное не укладывалось у него в голове. Когда он попросил Боски объяснить причину отмены, тот сказал: «Настали трудные времена. Мы находимся под следствием, хотя не сделали ничего противозаконного».

В следующее воскресенье Питт, Тед Ливайн и еще один партнер из Wilmer, Cutler, Роберт Макко, прилетели в Нью-Йорк и остановились в отеле «Гранд хайатт» на Сорок второй улице. К ним присоединился Майкл Роч, партнер Пита в деле Bank Leu. В отеле проходила конференция Американской ассоциации баров, и присутствие адвокатов не привлекло ни малейшего внимания. Наутро пришел Боски.

Он выглядел худее обычного, держался неуверенно, нервозно. Питт представил его адвокатам из Wilmer, Cutler и перешел к делу.

«Я могу сообщить вам, чем, как мне кажется, располагают правоохранительные органы, – начал Питт, – но правду знаете только вы один. Если то, что вы нам расскажете, не будет достоверным и всеобъемлющим, то совет, который мы вам дадим, окажется недостаточно эффективным». Он также предупредил Боски, что, однажды рассказав адвокатам правду, тот не сможет просто так отступить от своего первоначального заявления, давая показания в суде. Питт сказал, что в случае, если Боски солжет в суде, они откажутся представлять его интересы.

Боски не пришлось долго уговаривать. Медленно, колеблясь, он принялся подробно рассказывать о закулисной стороне своего успеха. Создавалось впечатление, что он впервые взглянул в лицо полной правде о себе.

Питт был глубоко опечален. Он понимал, что является свидетелем краха одного из виднейших финансистов Америки. Питт знал Боски в зените славы и верил, что тот чрезвычайно талантлив.

Боски делился с адвокатами информацией в общей сложности две недели. Питт и его коллеги перебазировались из «Гранд хайатт» в «Хелмсли пэлис» и сняли в этой дорогой и роскошной гостинице целый этаж. Для работы в отель была завезена всевозможная техника, включая компьютеры и копировальные машины, и задействована целая армия помощников и курьеров. Требовалось собрать и каталогизировать огромный объем данных, в том числе все потенциальные улики, не привлекая внимания даже других адвокатов из Fried, Frank.

После того как Боски обстоятельно рассказал адвокатам о своих совместных махинациях с Ливайном, Сигелом, Милкеном, Малхирном, брокером с Западного побережья Бойдом Джеффрисом и многими другими, Питт пришел к двум основным заключениям. Если основанием для возбуждения против Боски дела об инсайдерской торговле являются только показания Ливайна, то веских доказательств, подкрепляющих версию обвинения, не существует Такое дело Боски, вероятно, может выиграть. Но в рассказе арбитражера прозвучали вещи и похуже, чем инсайдерская торговля.

Милкен, очевидно, внушал Боски страх; тот рассказывал про их совместную деятельность с ощутимой тревогой, словно боялся, что Милкен его услышит. При этом Боски, казалось, не осознавал всей значимости сообщаемых им сведений. Питт не верил своим ушам. Помимо торговли на внутренней информации, Милкен и Боски были вовлечены в целый ряд других преступлений: неоднократное указание ложных сведений в форме 13-D, незаконные «парковки» пакетов акций и широкомасштабный сговор с целью установления контроля над корпорациями. Боски выполнял приказы Милкена, порой даже не зная, каким образом его действия вписываются в более масштабные планы последнего. Это были исторические разоблачения должностных преступлений, превзошедшие самые смелые ожидания Питта.

Питт почти сразу же осознал, что Боски следует попытаться заключить с обвинением сделку о признании вины. Два важнейших фактора такой сделки – более снисходительная версия государственного обвинения и способность обвиняемого выдать соучастников – сулили Боски немалую выгоду. Питт знал, что если он «продаст» Боски, то у государственных юристов, что называется, потекут слюнки в предвкушении грядущих разоблачений. Для этого было достаточно одной только информации о Милкене.

«Вы должны понимать, чем рискуете, – сказал Питт Боски. – Попытка заключить полюбовное соглашение с властями имеет ряд негативных моментов. Предприняв ее, вы, во-первых, признаетесь в том, что их подозрения небезосновательны».

Он подчеркнул, что сотрудничество будет болезненным. Боски, по всей вероятности, ожидали публичное унижение и огромный штраф. Питт не хотел рисовать клиенту его будущее в розовых тонах. С другой стороны, сказал он Боски, обвинители точно не пойдут на уступки, если тот решит отстаивать свою невиновность. Процесс по его делу станет одним из крупнейших в истории страны, и власти ради его осуждения не поскупятся на затраты. Судебное разбирательство будет публичным, и этот опыт, может статься, нанесет ему и его близким колоссальный эмоциональный урон.

Боски хотел получить ответы главным образом на три вопроса. Что случится с его женой и детьми? (Их активы и трастовые фонды, включая созданные за счет прибылей от нелегальных операций Боски, вероятно, останутся нетронутыми, так как их владельцы к махинациям непричастны.) Что произойдет с его служащими и инвесторами? (Боски, вероятно, запретят работать в индустрии ценных бумаг, так что служащие станут безработными, но инвесторы, возможно, не пострадают.) И, наконец, придется ли ему отбывать срок? (Возможно, но намного меньший, чем в том случае, если обвинение докажет его виновность без его содействия. Каждое из многих преступлений с ценными бумагами, в которых сознался Боски, «тянуло» не более чем на пять лет тюрьмы.)

После длительного обсуждения всех «за» и «против» Боски, насупившись, помедлил, а затем обвел взглядом адвокатов. «Думаю, нам следует договариваться», – сказал он.

Питт чувствовал, что нельзя терять ни минуты. Как только он получил от Боски необходимые гарантии, он связался с КЦББ и, наведя справки о местопребывании Линча, позвонил ему в Мэн. 27 августа Старк и еще один юрист КЦББ вылетели из Вашингтона в Бостон; Питт, Роч, Ливайн и Макко прилетели туда из Нью-Йорка. Все они встретились с Линчем в комнате без окон, служившей библиотекой в маленьком региональном офисе КЦББ, расположенном Над «Бостон гарден», штаб-квартирой баскетбольной команды «Келтикс».

Линч понял, что должно произойти нечто важное, когда Питт, обойдясь без обычных шуток, настоял на том, что разговор не должен записываться. Потом он начал излагать свое предложение, сверяясь с готовым текстом. Он сказал Линчу, что Боски не может подготовить ответ на повестку за столь малый промежуток времени, что отвела ему КЦББ. Но более важно то, заявил Питт, что просто возбудить дело против Боски не в интересах властных структур.

«Если мы заключим сделку, – сказал он, – правоохранительные органы постигнут методы нелегальной торговли сегодняшней Уолл-стрит, что сравнимо со слушаниями с участием Пекоры, в результате которых были приняты законы о ценных бумагах». Боски, продолжал он, будет «окном на Уолл-стрит», и добавил: «Поверьте, Айвен знает об этом не понаслышке».

Линч был поражен, но, оставаясь, как обычно, внешне бесстрастным, не выказал никаких эмоций, даже не взглянув на Старка.

«Мы понимаем, что властям понадобится определенное содействие», – продолжал Питт и изложил условия соглашения. Боски соглашался добровольно отойти от бизнеса ценных бумаг, уплатить значительный штраф и тесно сотрудничать. Взамен он хотел быть защищенным иммунитетом от уголовного преследования.

Линч сказал адвокатам Боски, что не может решать такие вопросы без санкции федеральной прокуратуры или министерства юстиции и не считает возможным обсуждать что-либо в отсутствие конкретных предпосылок для выработки соглашения о признании вины. Вместе с тем он сказал, что он и его коллеги сделают все от них зависящее, чтобы такое соглашение было достигнуто.

После того как Питт и остальные адвокаты Боски ушли, юристы КЦББ громко закричали от радости, похлопали друг друга по спине и разве что не взобрались на стол и не сплясали.

Линчу не терпелось рассказать обо всем Карберри. Он дозвонился до начальника отдела мошенничеств, который как раз вернулся из Англии, в уик-энд Дня труда. Линч не хотел рассказывать всего по телефону, поэтому Карберри согласился прилететь на следующее утро в Вашингтон для встречи с юристами КЦББ и адвокатами Боски.

В тот же уик-энд Боски позвонил Мурадяну домой. «Ты их уничтожил?» – спросил Боски. Мурадян понял, что речь идет о документах по Drexel, которые он порвал на клочки сразу после встречи в кафе. «Да, – сказал Мурадян. – Что это, мать твою, за вопрос? Разумеется, уничтожил».

«Восстанови их», – распорядился Боски.

Мурадян был в полном замешательстве. «Айвен, я просто не в состоянии этого сделать», – воспротивился он.

«А придется», – ответил Боски и положил трубку.

Мурадян мысленно выругался, сочтя услышанное очередным сумасбродным требованием Боски. Он не представлял, как он сможет вспомнить все фигурировавшие в документах пакеты акций, не говоря уже о точных размерах позиций. Затем он вспомнил про Мэрайю Термайн, молодую сотрудницу, которая прилетела во Флориду с папкой с красными тесемками и помогла ему, когда Боски потребовал уладить разногласия по взаиморасчетам с отделом Милкена. У нее все еще были черновики. Кроме того, Мурадян нашел у себя несколько фрагментов исходных документов, которыми он пользовался при расчетах. Он и Термайн приступили к работе, стараясь как можно точнее воспроизвести уничтоженные гроссбухи.

Во вторник после Дня труда адвокаты Боски, юристы КЦББ и Карберри встретились в офисе Fried, Frank на Пенсильвания-авеню. Питт сделал Карберри то же предложение, что и Линчу.

«Мы можем договориться?» – спросил Питт. Карберри был заинтригован, но сказал, что ему нужно переговорить с Джулиани.

Когда Карберри вернулся в Нью-Йорк, Джулиани дал ему пять минут. В то время федеральный окружной прокурор принимал непосредственное участие в громком судебном разбирательстве по делу Стэнли Фридмена, бывшего лидера демократов от Бронкса, обвиняемого в политической коррупции. Джулиани решил лично быть обвинителем на процессе, успешный исход которого был весьма важен для удовлетворения его политических амбиций.

Карберри сказал Джулиани, что ему по-прежнему нужен год-другой для сбора доказательств, необходимых для возбуждения дела против Боски, и что даже в этом случае он не может гарантировать его осуждение. Сотрудничество же с Боски, сказал он, может принести «любопытные результаты».

После краткой дискуссии Джулиани дал Карберри указание начать переговоры по поводу заключения сделки о признании вины. Они сошлись на том, что об иммунитете не может быть и речи: от Боски потребуется признать себя виновным по меньшей мере в одном преступлении. Ему, помимо того, придется заплатить изрядную сумму в счет штрафов и возмещения убытков. Незадолго до этого Карберри обратил внимание на то обстоятельство, что годовой бюджет КЦББ составляет 105 млн. долларов; Боски, по его мнению, должен был вернуть государству 100 млн. Это была большая, круглая цифра, которая, как он считал, наверняка произведет впечатление на публику и, в силу сопоставимости с бюджетом КЦББ, придаст достигнутому соглашению должный вес. Карберри понимал, что излишняя снисходительность повлечет за собой яростные нападки общественности.

Он также понимал, что если будет решено использовать Боски в качестве тайного агента, то на первый план выйдут вопросы секретности. Карберри доверял Линчу и его ближайшим помощникам, но ничего не знал о членах Комиссии и их политических пристрастиях. Позвонив Линчу, чтобы сообщить о разрешении, полученном от Джулиани, он сделал упор на необходимость обеспечения абсолютной секретности. «Любую утечку информации я расценю как препятствование отправлению правосудия, – предупредил Карберри, – и всерьез подумаю над тем, чтобы выдвинуть обвинение».

Линч рассказал о предстоящих переговорах лишь трем своим подчиненным, а Карберри сообщил о них только Джулиани и Говарду Уилсону, начальнику уголовного отдела. Позднее Карберри поделился некоторыми особо секретными деталями операции с еще одним сотрудником, чтобы был ктото, кто заменил бы его в случае убийства или внезапной смерти. Заседания было решено проводить в офисе Fried, Frank, а не в здании КЦББ или прокуратуры, где присутствие адвокатов из Fried, Frank и Wilmer, Cutler могло привлечь ненужное внимание. Для усиления секретности было запрещено, ссылаясь на Боски, называть его настоящим именем; его кодовое имя в прокуратуре было «Игорь», а в КЦББ – «Ирвинг».

Адвокаты Боски и правительственные юристы вступили в исключительно интенсивные переговоры. Времени у них было в обрез, потому что 15 ноября одна из компаний Боски, Northview, должна была представить в КЦББ учетную документацию. Было очевидно, что после этого все оперативно-следственные мероприятия в отношении Northview, равно как и ее главы, неизбежно станут достоянием гласности. Сотрудники КЦББ и прокуратуры собирались использовать Боски как тайного агента, и действовать на этом поприще ему оставалось всего ничего.

В начале переговоров Карберри решительно заявил, что ему нужно признание вины в одной фелонии, предусматривающей тюремное заключение сроком до пяти лет. Адвокаты Боски воспротивились было, предложив остановиться на одном из преступлений, за которые полагалось не более трех лет, но Карберри был непреклонен, и они уступили. Однако предметом длительного обсуждения стал вопрос о том, в чем именно Боски должен сознаться. Совершенных им преступлений, за которые полагалось до пяти лет, было предостаточно. С оперативной точки зрения Карберри хотел, чтобы Боски признался в том, о чем ему скорее всего придется давать показания. И он хотел, чтобы это было нечто более весомое, чем инсайдерская торговля. Выбор пал на сговор о мошенничестве с ценными бумагами, так как это преступление подходило по всем статьям.

Денежная проблема оказалась более сложной. Карберри и юристы КЦББ запросили 100 млн. долларов; они полагали, что 50 млн. – это сумма, реально сопоставимая с нелегальными доходами Боски, а еще 50 миллионов – подходящий штраф. Они также считали, что сумма в 100 млн. долларов согласуется с их оценками состояния Боски. Адвокаты Боски утверждали, что 100 млн. – это слишком много, что, по их собственным подсчетам, прибыль, полученная Боски от информации Ливайна, не превышает 30 млн. и что, коль скоро КЦББ располагает данными только о незаконной торговле последнего, нельзя налагать на Боски денежный штраф за добровольное предоставление дополнительных сведений о махинациях. И вновь правительственные юристы проявили твердость, настояв на 100 миллионах.

Питт знал, что утрату такой суммы Боски переживет. Правоохранительные органы никак не могли знать, сколько именно Боски заработал нелегальным путем; выяснить весь спектр его правонарушений они могли только по назначении штрафа и заключении сделки о признании вины. Точно так же они не могли просто конфисковать все имущество Боски. Штрафы принято назначать в зависимости от масштаба правонарушений. Позднее, однако, власти все-таки получили от Боски отчет об его активах, и выяснилось, что калькуляция КЦББ не так уж далека от истины. Из этой конфиденциальной ведомости явствовало, что в январе 1986 года состояние Боски равнялось в общей сложности 130 822 991 доллару и включало в себя наличные деньги (2,7 млн.), ценные бумаги (115 млн.), недвижимость (6,9 млн.), два «роллс-ройса» (100 000) и произведения искусства (2,4 млн.). Там же было написано, что его годовой доход составляет 7 млн. долларов, из которых на совокупный оклад приходится лишь 35 000. Его ежегодные расходы, оцененные в 6 млн., не позволяли сомневаться в том, что он живет на широкую ногу.

Решающим аспектом любых переговоров о признании вины является так называемое «предложение», посредством которого защита официально пытается склонить сторону обвинения к собственной оценке значимости содействия со стороны обвиняемого. На первом заседании в Вашингтоне Питт сделал обвинению устное предложение «цены» Боски как свидетеля, которое было более детальным, нежели его предыдущие представления, но не содержало имен соучастников. Однако на последнем заседании, после того как были разработаны все прочие пункты сделки, Питт представил письменное предложение, нужное Линчу для того, чтобы получить одобрение урегулирующего соглашения от членов Комиссии.

Это заседание, состоявшееся, как и все предшествующие, в офисе Fried, Frank, казалось, не кончится никогда. Когда примерно в 4 утра Питт наконец предъявил долгожданный документ, Линч, Карберри и другие государственные юристы принялись его сосредоточенно изучать. В результате у Карберри, что называется, упало сердце. Он никак не ожидал, что предложение будет столь расплывчатым. В нем не было никаких имен, а были лишь ссылки типа «инвестиционный банкир А» или «инвестиционный банкир Б». Мало того, по прочтении можно было только догадываться, какие именно преступления, по мнению адвокатов Боски, совершил их подзащитный. Карберри, недоумевая, поднял глаза.

«Непонятно, с кем мы имеем дело: с теми, кто принимает решения, или с посыльными. Этого недостаточно», – сказал он.

«Не придя к предварительному соглашению с КЦББ, на большее мы пойти не можем», – не согласился Питт, сославшись на то, что в противном случае Боски подвергнется неоправданному риску. Линч и Карберри вышли из комнаты, убежденные, что, обратившись с подобным предложением к Комиссии, они, принимая во внимание статус Боски, вряд ли добьются его принятия. Им требовались более веские доказательства того, что Боски готов к полномасштабному сотрудничеству. Они нуждались в более конкретных сведениях.

Было около 6, когда Карберри поймал такси и вернулся в дешевый отель, в котором не было даже регистрационной стойки. В рамках своих полномочий он сделал все, что мог. Он уже собирался ложиться, когда зазвонил телефон. Это был Линч.

«Они хотят сделать еще одну попытку, – взволнованно сказал он. – Только что звонил Питт». Но Карберри был измотан до предела.

«Меня не волнует, сколько им нужно попыток, – произнес он. – До 10 утра я и пальцем не пошевелю». Он лег в постель и заснул.

Наутро Питт развеял все опасения. Он выразил готовность сообщить имена всех, кто был упомянут в предложении, но только устно. Затем, к изумлению государственных юристов, Питт назвал ряд ключевых фигур в мире финансов: Майкла Милкена, «короля» бросовых облигаций; Мартина Сигела, ведущего инвестиционного банкира из Drexel; Бойда Джеффриса, известного брокера с Западного побережья; и Карла Айкана, корпоративного рейдера. Он мог продолжить список, но по обыкновению предпочел до поры не раскрывать всех своих козырей на случай, если обвинение сочтет, что предложенного недостаточно. Так, например, он не упомянул Малхирна.

Тем не менее сразу же стало ясно, что КЦББ одобрит урегулирующее соглашение. Ценность сведений, предложенных Боски, превзошла все ожидания. Достаточно сказать, что всего несколько месяцев тому назад, когда Комиссия прижала к стенке Денниса Ливайна, ее члены, еще не располагая вышеупомянутой информацией, считали, что им удалось раскрыть крупнейший инсайдерский сговор 80-х годов.

Карберри представил предлагаемое соглашение Джулиани, который был по-прежнему поглощен делом Фридмена и незамедлительно наложил одобрительную резолюцию. Они не могли упустить такую возможность. 10 сентября Линч Передал соглашение на рассмотрение Комиссии. С тех пор как она тем летом утвердила официальный приказ на проведение расследования, ее члены пребывали в неведении. Ничего не знал даже председатель Джон Шэд. Они были явно потрясены как масштабом разоблачений, так и перспективой возможных последствий.

Памятуя о содействии со стороны Drexel в деле Ливайна, Линч и члены Комиссии были абсолютно уверены, что фирма немедленно уволит Милкена и согласится сотрудничать. Они считали, что организация вроде Drexel не удержится на плаву под натиском КЦББ, располагающей таким сотрудничающим свидетелем, как Боски. Какой законопослушный бизнесмен воспользуется услугами Drexel, если та попытается защитить Милкена? Юристы понимали, что при отсутствии на рынке и Боски, и Милкена его структура претерпит кардинальные изменения, к которым они должны быть полностью готовы. Боски и Милкен были двумя центральными фигурами в той волне поглощений, что привела фондовый рынок к таким высотам.

Даже после одобрения урегулирующего соглашения Шэд, казалось, не верил, что Боски у них в руках. Он чуть ли не каждый день изводил Линча опасениями насчет того, что КЦББ не получит своих 100 млн. долларов. «Я уверен, что Айвен собирается покинуть страну, – заявлял Шэд. – Он может сбежать в любое время. Что его удерживает? Что, если мы не получим наших денег? Мы должны заставить его заплатить немедленно. Мы можем заморозить его активы».

Линч пытался не выдавать своего нетерпения: «Джон, он с нами сотрудничает Мы получим деньги. Если мы начнем на него давить, все об этом узнают. Мы должны повременить с этим до завершения расследования».

Линч сознавал, что по мере того как о соглашении неизбежно будут узнавать те, кто не участвует в переговорах, сохранять их конфиденциальность будет все труднее. Свояченица Боски Мюриел Слаткин, совладелица отеля «Беверли-Хиллз», узнала про повестку, и, когда в газете города Сан-Диего появилась небольшая заметка, где говорилось о том, что Боски получил повестку, государственные юристы встревожились не на шутку. Потом в одной из колонок Ю-эс-эй тудэй», вышедшей в первую неделю сентября, Дэн Дорфмен также упомянул про повестку, полученную Боски. Сотрудники КЦББ и прокуратуры каждый день внимательно изучали общенациональные издания на предмет утечек информации. Больше таковых не оказалось, но они понимали, что время работает не на них.

Боски был официально зарегистрирован как правительственный агент в понедельник, 17 сентября, когда он подписал урегулирующее соглашение с КЦББ. На следующий день он подписал соглашение о признании вины, заключенное с министерством юстиции. Когда вечером 15 сентября он развлекался на приеме, устроенном Гутерманом на борту «Куин Элизабет II», его адвокаты в поте лица доводили эти соглашения до ума. В ночь на воскресенье Питт спал всего два часа.

Помимо условий о признании себя виновным в одном преступлении и сотрудничестве, соглашение с министерством юстиции содержало обстоятельное объяснение того, почему Боски невыгодно лгать на допросах:

Давая показания, ваш клиент обязан всегда сообщать полную и достоверную информацию… Ваш клиент обязуется больше не совершать никаких преступлений. В случае, если ваш клиент совершит какое-либо преступление такого рода или настоящим министерством будет установлено, что ваш клиент преднамеренно не дает на допросах полную и достоверную информацию или иным образом нарушает какое бы то ни было условие данного соглашения, он подвергнется уголовному преследованию по любой из соответствующих статей федерального законодательства, включая те, что устанавливают ответственность за лжесвидетельство и препятствование отправлению правосудия. Предпосылкой для такого преследования могут стать любые сведения, сообщенные вашим клиентом, и эти сведения могут быть использованы против него.

Первую возможность допросить своего нового свидетеля обвинение получило в следующее воскресенье. Хотя Боски занимал внимание государственных юристов вот уже четыре месяца, никто из них до сих пор с арбитражером не встречался. Линч, Старк и адвокаты Боски прилетели из Вашингтона в Нью-Йорк. Карберри и Дунай встретились с ними в отеле «Уэстбери» на Мэдисон-авеню, где Боски снял номер-люкс.

Поскольку было воскресенье, большинство юристов, включая Карберри, были одеты неофициально. На Боски, как обычно, был черный костюм-тройка. Он выглядел усталым. На протяжении всей встречи он катал между пальцами маленький металлический шарик. Держался он холодно, даже надменно.

После того как все были представлены, Карберри начал допрос. «Все, что от вас, мистер Боски, требуется, – сказал он, – это говорить правду. Если вы этого не сделаете, мы добьемся максимально сурового приговора». Карберри попросил Боски рассказать следователям о своих преступлениях и сообщниках, начиная с Ливайна. Ему хотелось сравнить показания Боски с показаниями Ливайна. Карберри понравилось, что Боски не пытался преуменьшить свою вину. Его рассказ, за исключением нескольких деталей, полностью совпал с тем, что сообщил Ливайн.

Далее Карберри попросил Боски рассказать о Сигеле, потом – о Джеффрисе, Айкане и, наконец, – о Милкене. Вопросов Карберри задавал мало и не выспрашивал подробностей. Его вполне удовлетворяло то, что сообщал Боски. Допрос длился около полутора часов. Дунай делал заметки, изучая возможность использования Боски в качестве тайного агента.

Затем за дело взялись Линч и Старк. Более широкая юрисдикция КЦББ и в целом присущий регулятивным органам менее строгий стандарт по части доказательной базы давали больше возможностей для допроса. Ведя его, юристы переходили от сделки к сделке и таким образом коснулись многих крупных операций, от которых Боски получал незаконные доходы, таких, как сделка с Fischbach. Они допрашивали Боски примерно три часа.

В своих показаниях Боски не ограничился рамками «предложения». Он сообщил не только о своих визитах в Gulf+Western на пару с Айканом, подразумевавших возможное представление ложных данных по форме 13-D, но и о манипуляции ценой акций Gulf+Western при участии Малхирна. Он рассказал и о других «услугах», оказанных ему Малхирном. Сообщил он и о таких не упомянутых в «предложении» аферах, как, например, его участие в скандальной истории с британской компанией Guinness. (Сообщенные Баски сведения о его роли в операциях Guinness, переданные КЦББ властям Великобритании, потрясли лондонский финансовый мир. Баски признался, что он помогал гигантской пивоваренной компании Guinness PLC манипулировать ценами акций во время сделанного ею в 1986 году предложения о приобретении Distillers PLC. Эрнест Сондерс, бывший председатель совета директоров Guinness, был осужден на пять лет тюрьмы за то, что судья охарактеризовал как «мошенничество огромного масштаба». Среди выданных Баски соучастников был его друг и инвестор Джеральд Ронсон, приговоренный к одному году тюрьмы.) Он также сказал, что подозревает, что Боб Фримен из Goldman, Sachs вовлечен в инсайдерскую торговлю.

Карберри стал относиться к законам о ценных бумагах, особенно к перечню преступлений, на которые те распространялись, более скептически. То, о чем рассказывал Боски, напоминало ему 20-е годы с их тайными сговорами и манипуляциями ценами акций, но признания последнего высветили и новшества – создание ложных угроз поглощения и вовлечение компаний в «игру». Он и представить себе не мог, что нарушения данных законов могут быть столь распространенными и разнообразными.

Юристы, помимо того, были поражены иерархией власти и влияния в мире Боски. Прежде они никогда не сомневались, что главным игроком на Уолл-стрит является Боски. Теперь, однако, они пришли к тому же заключению, что и адвокаты последнего: Боски играл второстепенную роль. Он зависел от Милкена и Drexel.

Снова и снова Боски говорил Карберри и другим юристам, что Милкен стал важнейшим человеком в его жизни. Если Милкен приказывал ему что-нибудь сделать, он подчинялся, потому что Милкен мог или обогатить, или уничтожить его.

Допросы продолжались несколько недель. Для сохранения секретности следователи переезжали из отеля в отель, большинство из которых находилось рядом с Манхэттеном, в округе Уэстчестер, недалеко от поместья Боски. В перерывах между допросами Боски, как обычно, приезжал в свой манхэттенский офис, заботясь о том, чтобы даже у его сотрудников не возникло и тени подозрения, что затевается что-то серьезное. К системе связи Боски была подключена сложная контрольная аппаратура, позволявшая правоохранительным органам прослушивать и записывать все разговоры.

По распоряжению прокуратуры Боски позвонил всем, кого выдал. Ему было дано указание не давить на собеседников, не пытаться их разговорить и держаться как можно естественнее. В то же время Карберри сказал Боски, что, чем большего успеха тот добьется как тайный агент, тем меньше вероятность того, что ему придется выступать на судебных заседаниях в качестве свидетеля.

После двух бесплодных попыток Боски удалось вытянуть несколько изобличающих замечаний из Бойда Джеффриса, главы Jefferies&Co., брокерской фирмы на Западном побережье. Сигел, однако, был предельно осторожен и, когда звонил Боски, даже трубку брал неохотно. Разговоры с Милкеном разочаровывали. Милкен отвечал на звонки Боски, но каждый раз стремился поскорее от него отделаться. В беседах он касался только вопросов, требовавших безотлагательного разрешения. Милкен, помимо того, имел склонность изъясняться отрывочными фразами, которые были понятны его коллегам по бизнесу, но присяжных сбили бы с толку и показались бы им неубедительными. Поэтому в конечном счете государственные юристы решили, что Боски придется договориться с Милкеном о личной встрече.

Тем летом Боски приезжал в Денвер и гостил у человека, который занимался сбором средств для благотворительного фонда United Jewish Appeal; это был Ларри Майзел, глава MDC Corporation, клиента Drexel. Сразу после отъезда Боски Майзела посетил агент ФБР, который принялся наводить справки о его недавнем визитере. Когда Майзел подтвердил, что его гостем был Боски, он получил повестку с требованием записей своих телефонных разговоров. Майзел позвонил Джиму Далу, ведущему сейлсмену Милкена.

«Ты не поверишь, – сказал он, тяжело дыша, – но у меня только что был агент ФБР». Он объяснил, что агент расспрашивал его о Боски.

Дал поделился новостью с Лоуэллом Милкеном. Тот нашел Майкла за рабочим столом, пригласил его в свой кабинет и велел Далу рассказать все заново. Внезапно Майкл Милкен смертельно побледнел, будто, как показалось Далу, увидел привидение. Отныне, сказал Милкен, вести дела с Боски нужно очень осторожно, не исключая, что все его разговоры прослушиваются. Но когда Боски позвонил и изъявил желание встретиться с Милкеном в середине октября, тот согласился.

Вскоре Кэри Молташу, бывшему сотруднику филиала Drexel в Беверли-Хиллз, который перевелся в Нью-Йорк, но по-прежнему совершал торговые операции для Милкена, позвонил Чарльз Тернер, который вел документацию по операциям Боски и Милкена. Тернер велел Молташу избавиться от всех записей, имеющих отношение к совместным операциям Милкена и Боски. Позднее он перезвонил, чтобы получить «свежие новости» о положении дел с Боски, и Молташ заверил его, что записи уничтожены. Молташ спросил, что, собственно, происходит. Тернер был уклончив, но вскользь упомянул о том, что у Милкена запланирована встреча с Боски в отеле «Беверли-Хиллз».

На следующий день Молташу позвонил Милкен. «По-моему, это опаснейшая затея», – отозвался Молташ о предстоящей встрече с Боски. Милкен посоветовал ему не волноваться. Он сказал, что будет осмотрителен и примет во внимание возможность того, что «говорит для записи».

В середине октября Боски и Том Дунай, следователь, которому поручили вести его дело, встретились с Питтом в небольшом номере последнего в отеле «Беверли-Хиллз». Они прилетели в Лос-Анджелес порознь, дабы не привлекать к себе внимания.

Дунай попросил Боски снять рубашку, чтобы он мог прикрепить к нательной майке маленький блок батареек с крохотным микрофоном, однако пришел в замешательство, обнаружив отсутствие таковой под дорогой белой рубашкой Боски. Дунай не хотел приклеивать микрофон липкой лентой прямо к телу Боски, поэтому разделся и предложил Боски собственную майку. Боски замялся, и Дунай приказал ему ее надеть.

«Надевая на тело вещь дешевле 250 долларов, Айвен покрывается сыпью», – съязвил Питт.

Боски надел майку Дунана, и тот прилепил микрофон. Сигнал с него должен был поступать из номера-люкс Боски на первом этаже, где в час с небольшим пополудни должна была состояться его встреча с Милкеном, на кассетный магнитофон в номере Питта.

«А что, если он догадается, что разговор записывается?» – нервно спросил Боски. Он по-прежнему страшился Милкена, который был на короткой ноге с воротилами игорного бизнеса. Боски боялся, что его попросту убьют. «Если почувствуешь, что дело плохо, убирайся оттуда ко всем чертям, – посоветовал Питт – Просто убегай».

Боски вернулся в свой номер-люкс. В ожидании Милкена Питт спросил Дунана, не хочет ли тот заказать ленч в номер. Узнав, что гамбургер в «Беверли-Хиллз» стоит 16 долларов, Дунай был шокирован. Служебный устав запрещал ему соглашаться на оплату еды кем-то другим, а его жалких суточных не хватало ни на одно блюдо из меню, и он отказался, хотя был голоден. Он с легкой завистью смотрел, как Питт ест свой гамбургер.

Боски сидел у себя в номере как на иголках. Официант, который привез заказанный им ленч, постучался и вкатил столик. Чуть ли не вслед за ним пришел Милкен. Боски поздоровался с Милкеном и принялся нервно расхаживать туда-сюда, пока официант в черной тужурке возился с кушаньями, столовым серебром и льдом. Времени у собеседников было мало, и Боски не долго думая сказал официанту: «Отлично, оставьте все как есть. Пожалуйста, уходите».

Боски и Милкен вкратце обсудили ситуацию на фондовом рынке. При этом Боски, как это обычно бывало с ним при встречах с Милкеном, нервничал. Зажатость и неловкость с его стороны были в порядке вещей, вследствие чего его поведение и в этот раз выглядело естественно. Потом Боски перевел разговор в нужное русло.

«КЦББ затребовала мою отчетность по сделкам, – доверительно сообщил он Милкену. – Комиссия дышит мне в затылок». Он дал понять, что его беспокоит то обстоятельство, что ему придется предъявлять расчеты прибылей и убытков по «соглашению» с Милкеном, и изъявил желание удостовериться, что их отчетности совпадают.

«Ну, мой человек ничего не помнит, – сказал Милкен, очевидно, имея в виду Тернера. – А твой?» Боски воспринял это как скрытое указание заставить Мурадяна уничтожить все соответствующие записи. Милкен и Боски расхаживали взад и вперед, и Боски старался подтолкнуть Милкена к более конкретному подтверждению их махинаций.

«Если нас спросят о тех 5,3 миллиона долларов, что говорить?» – осведомился Боски.

«Мы можем сказать, что эти деньги были непогашенной задолженностью за инвестиционно-банковские услуги», – предложил Милкен.

«О каких именно услугах может идти речь?»

Милкен упомянул ряд сделок, по которым Drexel провела исследования для Боски, но Боски сказал, что у него нет никакой документации, которая бы это подтвердила. Милкен сказал, что пришлет Боски кое-какие бумаги для подшивки. Далее Боски сделал еще один завуалированный тактический ход, сказав, что он еще не полностью возместил свой долг в 5,5 млн. долларов. «Знаешь, я ведь до сих пор тебе должен», – сказал он.

«Ну и ладно», – уклончиво ответил Милкен.

Прежде чем Боски смог развить свой успех, Милкен произнес фразу, от которой ему стало не по себе. «Будь осторожен, – предупредил его Милкен. – Электронные средства наблюдения нынче весьма изощренные». Боски едва не запаниковал. Неужели Милкен что-то заподозрил? Он поспешил закончить встречу.

Тот факт, что беседа с Милкеном не привела к разоблачению, вызвал у Боски прилив оптимизма. Ничто из сказанного Милкеном не стало бы «бомбой» ни на одном судебном процессе, но пленка с записью разговора явилась бы полезным косвенным доказательством. Ни разу за время беседы Милкен не отрицал существования между ними преступного сговора; не стал он отрицать и того, что Боски должен ему деньги. Обсуждение их выплаты и того, как выдать ее за погашение задолженности за инвестиционно-банковское обслуживание, явно подразумевало сокрытие нелегальных операций. Разговор в целом имел смысл лишь при условии, что изложенная Боски версия о сговоре правдива. Дунай и обвинители были впечатлены хитростью Боски и полагали, что встреча оправдала себя с лихвой.

Разумеется, звонок от Майзела стал для Милкена предостережением, а встреча с Боски только усилила его подозрения. После ухода из отеля он позвонил Джозефу в Нью-Йорк. «Боски ведет себя странно, – сказал Милкен. – Я хочу, чтобы за ним понаблюдали».

Время, отпущенное правоохранительным органам на тайную операцию, истекало. 15 ноября Northview должна была представить в КЦББ учетную документацию, и тот факт, что Боски находится под следствием, ждала неминуемая огласка. Было очевидно, что после этого сообщники Боски прекратят с ним всякое общение.

КЦББ беспокоило главным образом то, как фондовый рынок отреагирует на слухи о неизбежном уходе Боски Из бизнеса. Мощный бычий» рынок 80-х частично стимулировался арбитражерами вроде Боски, которые оценивали акции, исходя из их стоимости при поглощении, а не таких более консервативных критериев, как доходность или балансовая стоимость. Сотрудники КЦББ и прокуратуры приняли необычное решение: сделать сообщение о Боски после закрытия рынка в пятницу, 14 ноября. Это давало инвесторам два дня уик-энда, чтобы свыкнуться с неожиданной новостью во избежание опрометчивых решений.

Председатель КЦББ Джон Шэд по-прежнему больше всех волновался о сохранности полагавшихся его ведомству: 100 млн. долларов, которая в определенной степени зависела от стоимости огромного портфеля Боски. КЦББ, помимо того, опасалась, что, если Боски будет вынужден быстро продать свои ценные бумаги, это повлечет за собой обвал фондового рынка. Вследствие этого Комиссия дала Боски указание начать ликвидацию своего портфеля за две недели до правительственного заявления. На распродажу остатка портфеля ему было отведено еще полтора года. Линч считал, что эти шаги позволят не будоражить рынок и защитят финансовые интересы властей.

Кроме того, государственные юристы должны были определиться с дальнейшим ходом расследования. Они понимали, что в тот момент, когда соглашение с Боски будет: предано огласке, практически все, кого последний может выдать правоохранительным органам, начнут заметать следы. Юристы не хотели, чтобы улики были уничтожены, и подготовили целую серию повесток для потенциальных подсудимых и свидетелей. Уничтожение улик после получения повесток стало бы основанием для выдвижения обвинений в препятствовании отправлению правосудия. В Нью-Йорке, Лос-Анджелесе и везде, где это было необходимо, были задействованы технические и людские ресурсы, чтобы сразу после закрытия рынков в 4 часа дня доставить повестки Сигелу, Милкену, Drexel, Джеффрису, Айкану и многим другим.

После этого оставалось лишь сделать сенсационное заявление. Джулиани в Нью-Йорке и Шэд в Вашингтоне назначили на 4.30 пополудни в пятницу, 14 ноября, одновременные пресс-конференции. Линч и Карберри полагали, что созданы все предпосылки для главного триумфа системы обеспечения законности 80-х годов.

В ту пятницу, во второй половине дня, Мурадян просматривал данные по соотношению собственных и привлеченных средств фирмы. Что-то было не так. Обычно Боски закрывал позиции только по двум причинам: чтобы зафиксировать прибыль (или ограничить убытки) при завершении слияния или вписаться в нормативы соотношения собственного и привлеченного капитала. Однако теперь ситуация была иной: Боски вот уже несколько месяцев сводил портфель на нет, и в последние две недели распродажа усилилась. Стоимость их позиций достигла своего пика вскоре после 21 марта, дня ликвидации Hudson Funding, составив около 3,1 млрд. долларов. Теперь же она равнялась менее чем 1,6 млрд. Большую часть портфеля составляли акции компаний с большой капитализацией типа Eastman Kodak и Типе-Life, а не акции компаний – потенциальных объектов поглощений, которым Боски обычно отдавал предпочтение. Мурадян подумал, что это совсем не похоже на Боски.

Когда секретарша Боски Иэнта Питере позвонила в бухгалтерию и сообщила, что Мурадян и ряд других сотрудников должны явиться на Пятую авеню, 650 на собрание в 3.15 дня, Мурадян пришел к выводу, что Боски намерен ликвидировать товарищество, как он в свое время поступил с Ivan F. Boesky Corporation. «Похоже, фирме конец», – мрачно сказал он коллегам на Бродвее, 11, надеясь, что окажется неправ.

Когда Мурадян, Рейд Нэгл и остальные члены делегации от даунтауна вошли в большой конференц-зал на 34-м этаже, в комнате уже было полно других служащих Боски. Царившая в ней атмосфера отнюдь не свидетельствовала о надвигающемся крахе. Напротив, Давидофф, главный трейдер и член совета менеджеров Боски, шутил и в какой-то момент выдал оптимистичный прогноз: Мы получим дополнительную премию. Я знаю, этот год был для нас удачным, и нам достались все новые деньги Drexel».

«Да ты, мать твою, в своем уме?» – вставил замечание Мурадян. Некоторые рассмеялись.

В 3.20 двери распахнулись, и вошел Боски, у которого был усталый и напряженный вид. За ним следовала процессия из 10 адвокатов: Питт, Теодор Ливайн, адвокаты из Fried, Frank и Wilmer, Cutler и их коллеги из двух бостонских фирм, представлявших интересы инвесторов товарищества Боски. Уэкили и Фрейдин – два человека, с которыми Боски поддерживал наиболее тесные деловые и личные контакты, – отсутствовали. Они, равно как жена и дети Боски, уже были в курсе дела. Члены его семьи испытали шок.

Увидев стольких адвокатов, служащие Боски поняли, что произошло нечто ужасное. Боски начал читать заранее подготовленный текст заявления. Боски сказал, что последние несколько недель, когда он не мог ничего обсуждать с сослуживцами и избегал любых контактов с ними, были для него «очень непростыми». Он предупредил их, что то, что они услышат, не должно покидать пределов комнаты до 4 часов и что до 4. 15 им не разрешается никуда звонить. Он сделал паузу, глубоко вздохнул и продолжил чтение. Он сказал, что в 4 часа будет объявлено об урегулирующем соглашении, заключенном им с КЦББ, согласно которому он обязуется вернуть государству 100 млн. долларов, и о достигнутой им договоренности с прокуратурой о признании себя виновным по одному пункту – в сговоре о мошенничестве с ценными бумагами.

«Правоохранительные органы справедливо считают, что ответственность за мои действия лежит на мне, а не на моих партнерах по бизнесу или подконтрольных мне компаниях, – продолжал Боски. – Я глубоко сожалею о допущенных мною ошибках и знаю, что расплачиваться за них должен лишь я один. Моя жизнь изменится навсегда, но я надеюсь, что в конечном итоге сложившаяся ситуация будет иметь и положительный результат Я понимаю, что после сегодняшних событий многие будут призывать к реформированию существующей системы. Если мои ошибки положат начало пересмотру правил и механизмов нашего фондового рынка, то, возможно, грядут благие перемены», – подвел он черту. Он взглянул на своих потрясенных служащих и предложил задавать вопросы.

В комнате стояла тишина. Люди были слишком ошеломлены, чтобы о чем-либо спрашивать. Наконец кто-то осведомился, прекратит ли фирма свое существование и если да, то когда это произойдет Боски заверил присутствующих, что у него есть полтора года на сворачивание операций, вследствие чего немедленных увольнений не последует Он сказал, что сделает все от него зависящее, чтобы помочь людям найти работу в других фирмах. В конце концов Джонни Рей, давний шофер Боски, встал и произнес: «Давайте все утонем вместе с кораблем!»

Это разрядило напряжение. Большинство рассмеялось, некоторые заплакали, и все выстроились в очередь, дабы или пожать Боски руку, или крепко его обнять, или просто пожелать ему удачи. Многие его сослуживцы часто думали о нем как о деспоте, и только что он внес разлад в жизнь каждого из них, но они вдруг увидели в нем простого смертного, судьба которого зависит от множества адвокатов. Он казался тенью того воинственного трейдера, каким они его знали. Основная масса подчиненных Боски не испытывала к нему ничего, кроме жалости.

В 4.28 на тикере появилось сногсшибательное сообщение. Заголовок гласил: «КЦББ ОБВИНЯЕТ АЙВЕНА Ф. БОСКИ В ИНСАЙДЕРСКОЙ ТОРГОВЛЕ». «Комиссия по ценным бумагам и биржам обвинила арбитражера с Уолл-Стрит Айвена Боски в торговле на внутренней информации, предоставленной Деннисом Ливайном», – начиналось тикерное сообщение, в котором вскоре появилась новость, потрясшая Уолл-стрит, что называется, сверху донизу: «Должностные лица КЦББ заявили, что Боски дал согласие сотрудничать с КЦББ в ее набирающем обороты расследовании инсайдерской торговли на Уолл-стрит. Кроме того, федеральный окружной прокурор сообщил, что Боски заключил сделку о признании вины, в соответствии с которой он признает себя виновным в одной фелонии, подпадающей под действие федерального уголовного права.

Согласно заявлению прокуратуры, представители которой отказались уточнить, какое именно преступление имеется в виду, Боски оказывает содействие в проводимом ею уголовном расследовании, начатом на базе дела по обвинению Денниса Б. Ливайна в инсайдерской торговле».

С Боски в то или иное время напрямую общались почти все представители американской финансовой элиты. Уолл-стрит охватила паранойя.

В Беверли-Хиллз трейдеры и сейлсмены Милкена, вымотанные напряженной рабочей неделей, готовились уйти домой, а сам Милкен все еще сидел за трейдинговым столом, когда Террен Пейзер воскликнул: «Боже мой!». Все оживились и, увидев, что Пейзер стоит, как вкопанный, у тикера, поспешили взглянуть на ленту.

Милкен прочел сообщение на экране своего «Куотрона» и ничего не сказал. Он сидел за столом и отвечал на звонки. Его коллеги пристально за ним наблюдали, пытаясь понять, что у него на уме. Милкен имел задумчивый вид, но в остальном вел себя так, будто ничего не произошло. Все были поражены его самообладанием.

После трех или четырех телефонных звонков Милкен вскочил и быстро направился в кабинет своего брата Лоуэлла. Он закрыл за собой дверь и не выходил более часа.

Спустя какое-то время позвонил Фред Джозеф. Во второй половине дня генеральный юрисконсульт Drexel сообщил ему, что Милкену и Drexel направлены повестки. Это были повестки из министерства юстиции, означавшие, что проводится уголовное расследование.

«Волноваться не о чем», – твердо сказал Милкен, в голосе которого не было и намека на беспокойство. Джозеф расслабился. Мысль о том, что Милкен совершил что-то противозаконное, казалась ему нелепой. У Милкена был лучший бизнес в стране. Он не раз был под следствием и раньше, и все всегда заканчивалось благополучно. Так, по-видимому, должно было произойти и на этот раз. Джозеф со спокойной душой отправился на ужин, устроенный для топ-менеджеров Drexel и их жен.

В тот уик-энд Милкен позвонил домой Джиму Далу и попросил его явиться в офис. Дал приехал, прошел к себе в кабинет и уселся за письменный стол, с нетерпением ожидая от Милкена объяснений. Но Милкен, перемещаясь по офису, не спешил зайти к Дэлу и разговаривал с другими сотрудниками. В конце концов Дал нашел его и, как говорится, припер к стене.

«Ты мне звонил, – сказал Дал. – Что тебе нужно?»

Милкен молча направился в мужской туалет, жестом пригласив Дала следовать за ним. Милкен открыл кран до упора и стал мыть руки. Под шум хлеставшей в раковину воды он наклонился к Дэлу. «Никаких повесток нет, – тихо сказал он, сознательно греша против истины. – Делай все, что считаешь нужным». Дал не понял толком, о каких повестках идет речь, но намек Милкена был ему ясен: если он располагает какими-либо уликами, от них следует избавиться.

Милкен решил ликвидировать и другие возможные вещественные доказательства. В понедельник Террен Пейзер был на своем рабочем месте, когда Милкен спросил у него про синюю тетрадь-гроссбух, которую он в свое время велел ему завести для учета операций с участием Дэвида Соломона. «У тебя та тетрадь по Соломону? – поинтересовался Милкен, и Пейзер кивнул. – Передай ее, пожалуйста, Лоррейн Спэрдж».

Наутро Пейзер жестом пригласил Спэрдж пройти в маленькую кухню рядом с торговым залом. Он обратил внимание, что все стараются разговаривать под шум льющейся воды, и, не исключая возможности того, что в рабочих помещениях установлены «жучки», открыл кухонный кран. Он протянул Спэрдж синюю тетрадь.

«Майкл просил отдать это тебе», – сказал он. Когда Пейзер вернулся к своему столу, Милкен спросил его: «В этой тетради все по Finsbury, верно?» Пейзер согласно кивнул.

Больше этой тетради никто не видел. По-видимому, она была уничтожена.

В пятницу, после тикерного сообщения о Боски, Кэрри Молташ заказал авиабилет до Лос-Анджелеса и поехал в аэропорт имени Кеннеди. На следующий день он встретился с Милкеном.

«Ты ничего не знаешь об уплате 5,3 миллиона долларов», – категорически заявил Милкен. Молташ не знал, что сказать. Замечание Милкена прозвучало, как утверждение, а не как вопрос. Но ему было известно об уплате. Он спросил Милкена, был ли тот «осторожен» во время октябрьской встречи с Боски в отеле «Беверли-Хиллз». Милкен выглядел обеспокоенным. Он ответил, что, как ему теперь кажется, был «недостаточно осторожен».

Милкен назначил Молташу встречу на 4 часа утра следующего дня. Когда Молташ вошел в офис, его проводили в один из конференц-залов. Там он переговорил с Милкеном с глазу на глаз, а за дверью все это время стоял охранник. У Милкена была с собой кипа документов, в которых Молташ углядел названия ряда компаний, фигурировавших в обосновании уплаты Боски 5,3 млн. долларов. Милкен говорил только приглушенным голосом и часто не задавал вопросы вслух, а писал их в маленьком желтом блокноте. Как только Молташ на них отвечал, Милкен стирал их ластиком. Встреча преследовала вполне определенную цель: выяснить, что известно Молташу о тех пакетах акций, которые являлись объектами совместных махинаций Милкена и Боски. Когда Молташ хотел обсудить те или иные акции, он не произносил их название вслух, а показывал ручкой на них в списке.

Выйдя примерно через полчаса из конференц-зала, Молташ вернул свой пропуск охраннику у главного входа в офис Drexel. Охранник порвал его на мелкие кусочки. «Не беспокойтесь, – сказал он. – Вас здесь не было».

Джон Малхирн не поверил своим ушам, когда ему позвонил один его друг из Канады, сообщивший, что Боски намерен признать себя виновным. Потом эта новость появилась на тикерной ленте. Малхирн остолбенел. Тикер еще не перестал отстукивать сообщение, а он уже перезванивал другу-канадцу. «Сукин ты сын, а ведь правда, – сказал он. – Я все еще в это не верю». Он позвонил своей жене Нэнси, которая собиралась отправиться с детьми в Диснейуорлд. «Ты не поверишь, – сказал он. – Айвен Боски – мошенник».

«Меня это не удивляет», – сказала Нэнси.

Вскоре настроение Малхирна изменилось. Он много раз защищал Боски от критиков, и вот на тебе: Боски выставил его дураком. Малхирн считал, что Боски его использовал, а он этого терпеть не мог. Мысль о том, что на свете есть такие люди, как Боски, вывела его из себя. Все это было вопиющим надругательством над его представлением о человеческой натуре. Он чувствовал, что в нем что-то бесповоротно надломилось.

Спустя несколько дней позвонил его адвокат. «Звонили адвокаты Боски. Они считают, что вам следует сложить с себя обязанности попечителя его детей», – сказал он. Малхирн категорически отказался. «Я не сделаю этого, пока Боски сам мне не позвонит», – ответил он.

Однако Малхирн решил не дожидаться звонка. Он сам позвонил Боски. «Со мной связались твои адвокаты, – сказал Малхирн. – Но если твоим детям и нужен попечитель, то он им нужен сейчас. Я охотно приму эту роль на себя».

«Склоки и тяжбы – не твоя стихия, – сказал Боски, голос которого звучал сухо и равнодушно. – Лучше отступись».

Малхирн чувствовал, что его предали, но все еще хотел помочь: «Тебе будет очень трудно. Тебе понадобится помощь психиатра. Тебе потребуется поддержка».

«Спасибо, спасибо, что позвонил», – сказал Боски, которому не терпелось закончить разговор. И тут Малхирна словно прорвало.

«Я тебя никогда не прощу, – сказал он, повысив голос. – Я никогда не прощу тебя за то, что ты сделал с бизнесом и со всеми, кто в нем участвует. Прежним ему уже не быть. Как ты мог так поступить? Как ты мог?»

Боски был сама бесстрастность. «Это высокотехничный бизнес, где есть поле для маневра», – сказал он.

«Срал я на это поле», – злобно произнес Малхирн.

Никто в правоохранительных органах не был готов к атаке со стороны масс-медиа, начавшейся на той же неделе, когда было сделано заявление о Боски. Чарльз Карберри, которому журналисты всегда действовали на нервы, подвергся самой настоящей осаде. Репортеры двух агентств новостей попытались прорваться сквозь заслон охраны у здания федеральной прокуратуры. Когда Карберри «отшил» репортера «Нью-Йорк пост», тот пригрозил, что в случае отказа от интервью «дискредитирует операцию».

«Валяй», – сказал Карберри.

После заявления о Боски, в ночь с пятницы на субботу, Карберри, страдая от бессонницы, включил телевизор. На канале CBS Линч обсуждал дело Боски. Какому бы средству массовой информации Карберри ни уделял внимание, физиономия Боски была повсюду: на телевидении (даже посреди ночи), на обложках «Тайм» и «Ньюсуик», во всех крупных газетах. Создавалось впечатление, будто темная, неприглядная сторона финансового бума восьмидесятых наконец-то обрела персональное воплощение.

Но, к разочарованию государственных юристов, пресса не удостоила их особых похвал за поимку Боски. Напротив, она обвинила их в излишней снисходительности. Доведенные до белого каления шквалом телефонных звонков и явной нехваткой штатных пресс-агентов, Линч и Карберри решили поддерживать контакт лишь с горсткой репортеров, в результате чего их версия развития событий зачастую просто не попадала в печать.

Страсти продолжали накаляться. В понедельник, 17 ноября, «Уолл-стрит джорнэл» вынесла на первую полосу статью, где говорилось, что Drexel, Милкену, Айкану, Познеру и Джеффрису отправлены повестки. На следующий день газета потрясла Уолл-стрит известием о том, что КЦББ утвердила официальный приказ на проведение расследования деятельности Drexel. В статье были названы 12 компаний, также фигурировавших в расследовании. А еще через день «Джорнэл» сообщила, что к следствию по делу Drexel приступило федеральное большое жюри.

В понедельник фондовый рынок отреагировал на сообщение о Боски падением на 13 пунктов. Более же поздние новости, о Drexel и Милкене, были поистине катастрофическими. Трейдеры понимали, что любая угроза денежной машине Милкена несет в себе гораздо большую опасность, нежели отстранение Боски от индустрии ценных бумаг. Во вторник– день, когда «Джорнэл» сообщила, что Drexel находится под следствием, – Промышленный индекс Доу-Джонса упал на 43 пункта. Акции компаний, которые, по слухам, могли стать объектами поглощений, резко обесценились. Стремительно поползли вниз и цены бросовых облигаций. Некоторые клиенты Drexel отказывались от незаконченных сделок. Так, Рональд Перельман резко свернул финансируемое Drexel враждебное поглощение Gillette, что еще больше усилило неразбериху и тревогу, царившие на рынке. В изобилии расплодились ложные слухи, наиболее распространенный из которых – о том, что Милкен ушел в отставку, – приковывал к себе внимание биржи едва ли не ежечасно.

Арбитражеры, которые на заемные средства открыли крупные позиции в ценных бумагах компаний-мишеней, понесли особенно большие убытки и обвиняли в этом власти. В их среде укоренилось мнение, что власти, разрешив Боски ликвидировать основную часть его позиций до публичного заявления, тем самым помогли ему осуществить крупнейший акт инсайдерской торговли за всю его карьеру. Данное воззрение распространялось в крепко спаянном содружестве арбитражеров со сверхъестественной быстротой.

Разозленные, они, что называется, сели на телефоны И принялись излагать вышеупомянутые соображения репортерам и всем остальным, кто изъявлял желание их выслушать. Среди новоявленных «пропагандистов» были такие арбитражеры, как Сэнди Льюис, некогда жаждавший разорения Боски, и Роберт Фримен из Goldman, Sachs, чье имя появилось в ряде повесток, инспирированных признаниями Боски, после того, как последний поделился с обвинителями своими подозрениями, что Фримен торгует на внутренней информации.

В конце концов арбитражеры отомстили. Ровно через неделю после заявления о Боски, 21 ноября, «Вашингтон пост» опубликовала на первой полосе статью под заголовком «УОЛЛ-СТРИТ СУРОВО КРИТИКУЕТ АКЦИЮ КЦББ: ХОДЯТ СЛУХИ, ЧТО АГЕНТСТВО ПОЗВОЛИЛО БОСКИ ЗАБЛАГОВРЕМЕННО РАСПРОДАТЬ СВОИ АКЦИИ». Для юристов КЦББ статья обернулась кошмаром.

«Вчера Уолл-стрит возмущенно отреагировала на слухи о том, что Комиссия по ценным бумагам и биржам разрешила биржевому спекулянту Айвену Ф. Боски распродать акции компаний-мишеней поглощений на сумму свыше 400 млн. долларов и только после этого объявила о возбуждении против него уголовного дела по обвинению в инсайдерской торговле, – начиналась статья. – „КЦББ невольно стала соучастницей одного из самых беспринципных и крупных инсайдеров за всю историю“, – сказал Дэвид Нолан, старший трейдер Spear Leeds&Kellogg». Репортеры «Пост» и не подозревали, что тот, кого они процитировали, вскоре сам окажется под следствием. «Полностью отдавая себе отчет в том, – говорилось далее в статье, – что слухи о заблаговременных продажах Боски вызвали переполох на Уолл-стрит, представители КЦББ отказались их комментировать…»

Благодаря «Вашингтон пост», другим газетам, радио и телевидению о статье вскоре заговорили по всей стране. Линч, Старк и их коллеги не знали, что и делать. Прежде подобный вариант развития событий им в голову не приходил; теперь же они задним умом понимали, что подумать об этом следовало. Они позволили Боски избавиться от позиций лишь затем, чтобы обеспечить стабильность рынка и иметь гарантии того, что государство получит свои 100 млн. долларов. Они не представляли, что их действия будут истолкованы как пособничество в торговле на внутренней информации ради того, чтобы Боски признал себя виновным и удовлетворил требования КЦББ.

Тем временем Drexel и ее сторонники активно пропагандировали ту точку зрения, что Боски, став осведомителем правоохранительных органов и записав разговоры с коллегами на пленку, «предал» Уолл-стрит. Желая собрать на него компромат, они наняли частного детектива по имени Джулз Кролл. Они называли Боски лжецом, которому нельзя доверять, и намного более опасным преступником, чем утверждают власти.

В понедельник, 24 ноября, когда государственные юристы все еще приходили в себя после нашумевшей статьи в «Пост» за пятницу, «Уолл-стрит джорнэл» вышла со статьей, авторы которой, Присцилла Энн Смит и Беатрис Марсия, сообщали, что, по их подсчетам, фактические незаконные доходы Боски только от торговли Денниса Ливайна составили 203 млн. долларов, тем самым намекая, что размер штрафа, назначенный КЦББ, является недостаточным. «Это обстоятельство способно, по-видимому, лишь усилить широко распространенное критическое отношение к КЦББ, которую многие уже обвинили в том, что она позволила м-ру Боски собрать деньги для уплаты 100 млн. долларов штрафа путем не привлекающей внимания распродажи ценных бумаг на сумму в 440 млн. до заявления от 14 ноября», – говорилось в статье.

Данная оценка была некорректной, поскольку большая часть указанных прибылей досталась не Боски, а его инвесторам. Не зная, что прибыли извлекались нелегально, инвесторы по закону были не обязаны их возвращать. Доля Боски в этих прибылях была гораздо меньше; на момент заключения урегулирующего соглашения его активы составляли в общей сложности менее 200 млн. долларов. КЦББ могла бы обратить на это внимание масс-медиа; вместо этого в статье сообщалось: «В конце прошлой недели одна представительница КЦББ в телефонных разговорах с журналистами неизменно отказывалась от комментариев». Таким образом, тезис о том, что на самом деле Боски нелегально заработал намного больше того штрафа, который на него наложили, был подхвачен другими средствами массовой информации и обрел многочисленных сторонников. Вскоре его нелегальные доходы оценивались в публикациях аж в 300 млн.

В своих непрестанных попытках отвлечь внимание от Drexel, переключив его на властные структуры, ее представители то и дело заявляли, что государственные юристы, не имея на то права, неофициально дают прессе, особенно «Уолл-стрит джорнэл», дискредитирующую информацию. Никаких доводов в пользу этого утверждения не приводилось, но это не помешало ему стать притчей во языцех.

Шквал негативных публикаций быстро породил новую волну критических отзывов, большей частью в адрес КЦББ, Агентство критиковал Чарльз Шумер, конгрессмен от штата Нью-Йорк. Конгрессмен Джон Дингелл, председатель влиятельного Наблюдательно-следственного подкомитета палаты представителей, потребовал от КЦББ официального объяснения и устроил открытые слушания. Он даже вызвал для дачи показаний Брайана Кэмпбелла, бывшего брокера Merrill Lynch, в свое время проводившего торги для Bank Leu. Дингелл назвал Кэмпбелла «26-летним вундеркиндом», который «взломал компьютерный код и „ездил верхом“ на более чем 20 инсайдерских сделках м-ра Ливайна», в то время как КЦББ, «несмотря на все чудеса современной технологии…, добралась до истины окольным путем». Линча взбесило, что Кэмпбелла, который сам является подозреваемым, расхвалили, унизив КЦББ. Ее сотрудники отвлекались от следствия и тратили драгоценное время на успокоение конгресса и ответы на запросы.

Хуже всего была утрата взаимного доверия внутри самого агентства. Шэд, в свое время уповавший на то, что пресс-конференция по делу Боски станет вершиной его карьеры в КЦББ, был напрочь выбит из колеи нежданной дурной славой своего ведомства, в которой он, судя по всему, винил Линча. Линч же считал, что Комиссия намеренно тянет с одобрением его требований рассылки дополнительных повесток, являвшихся главной предпосылкой для продолжения расследования. Он полагал, что ему угрожает опасность бесповоротной дискредитации.

24 ноября, в тот день, когда «Джорнэл» опубликовала статью с намеком на то, что незаконные доходы Боски изрядно превышают наложенный на него штраф, Линч вызвал своих деморализованных подчиненных в конференц-зал и постарался их подбодрить. Сделать это было нелегко. Он сравнил ситуацию, в которой они оказались, с изобретением вакцины Солка, создателей которой нещадно критиковали за умерщвление подопытных обезьян. Сам Линч не так давно пребывал в глубокой депрессии. Его мучила бессонница. Он всерьез подумывал об отставке.

Банковский Форекс. На рынке – с 1996 года. До 2016 года обслуживание всех клиентов осуществлялось от лица банка с лицензией Банка России (АО «Нефтепромбанк»). В начале 2016 года был проведен ребрендинг и перевод обслуживания частных клиентов в международную компанию «NPBFX Limited» с лицензией IFSC. В банке продолжается обслуживание корпоративных клиентов. Выгодные торговые условия, разрешен скальпинг и автоматическая торговля, для частных клиентов минимальный депозит – от $10.

Но затем он ощутил беспокойство при мысли о том, что никто не продолжит начатое им дело и расследование будет свернуто. Зная масштабы преступления и нелегальных прибылей, большей частью по-прежнему извлекаемых, он не мог позволить этому случиться. По этой причине он собрал воедино всю свою решимость. Он честно предупредил своих служащих, что на них, по всей вероятности, выльют еще больше грязи, и добавил, что это только начало войны, которая обещает быть долгой и ожесточенной.

«Мы занимаемся тем, что, возможно, станет важнейшим делом нашей жизни, – сказал он. – Мы должны сражаться до победного конца».

Содержание Далее

Коттл С. и др. «Анализ ценных бумаг» Грэма и Додда

Кохен Д. Психология фондового рынка: страх, алчность и паника

Кравченко П.П. Как не проиграть на финансовых рынках

Лефевр Э. Истории Уолл-стрит

Лолиш Г. Научите меня играть! Учебник биржевой игры для начинающих

МакМиллан Л.Дж. МакМиллан об опционах

Монестье А. Легендарные миллиардеры

Найман Э.Л. Трейдер-Инвестор

Нидерхоффер В. Университеты биржевого спекулянта

Оберлехнер Т. Психология рынка Forex

Орлов А. Записки биржевого спекулянта. Уроки валютного дилинга

Пайпер Дж. Дорога к трейдингу

Райан Дж. Биржевая игра. Сделай миллионы – играя числами

Рашке Л.Б. Как ловить дни тренда

Робинсон Дж. Миллионеры в минусе или Как пустить состояние на ветер

Стюарт Дж. Алчность и слава Уолл-Стрит

Тарп В.К. и др. Биржевые стратегии игры без риска

Фишер Ф.А. Обыкновенные акции и необыкновенные доходы

Элдер А. Трейдинг с доктором Элдером: энциклопедия биржевой игры

Якимкин В.Н. Forex: как заработать большие деньги

Психология трейдинга Дэйтрейдинг и скальпинг Управление капиталом Развлекательная литература
Библиотека успешного трейдера